Мыслитель действует
Шрифт:
Лилибет с изумлением обнаружила, что жалеет Купера Томаса. Она представила себе, как он будет завтра стоять в кабинете директора, и у нее от сострадания даже сердце забилось. Тот самый Купер Томас, который был готов подарить ей своего ангела-хранителя.
– Ах, ты, быть может, его еще жалеешь? – выкрикнул вдруг Туз пик.
Видимо, у Лилибет на лице были написаны все ее чувства. Лилибет только хотела сказать, что жалеть Томаса не зазорно, как открылась дверь и в комнату вошла ее мать. Ее привело любопытство, но признаться она в этом не собиралась, поэтому спросила, не хочет ли кто-нибудь выпить кока-колы. Все трое отказались,
– Что это у вас здесь за смешной дедушкин платок? Не платок, а целая простыня!
Ей никто не ответил, и она вышла из комнаты. Мыслитель посмотрел ей вслед, сунул палец в рот и пробормотал:
– Очень умная женщина!
Лилибет подумала, что Мыслитель смеется над ее матерью, и огрызнулась:
– Твоя мать, между прочим, тоже не тянет на Нобелевскую премию!
А Мыслитель тем временем взял платок, сложил его и сунул в карман брюк.
– Эй, зачем ты его схватил? – возмутился Туз пик. – Пусть лежит! Я его нашел, вот я и отнесу его директору. – У него было такое выражение лица, словно его хотят обжулить в лото. – Отдай мое алиби! Слышь! Немедленно!
Мыслитель терпеливо еще раз повторил, что в этом случае надо говорить улика, а не алиби, и попросил друзей дать ему срок до понедельника, чтобы он мог довести до конца свой розыск.
– Если я не найду вора до понедельника, я отдам тебе утром платок, и ты понесешь его директору.
Туз пик разозлился, обозвал Мыслителя ослом, стал его уверять, что ему и так все совершенно ясно и что нужно быть последним идиотом, чтобы хоть в чем-то еще сомневаться.
Осел так осел, но Мыслитель упрямо стоял на своем. Он сказал, что сейчас у него есть дела поважнее, чем сидеть здесь с ними и спорить без толку, а их давняя, можно даже сказать, вечная дружба позволяет ему надеяться, что Туз пик все же учтет его просьбу и отложит свой поход к директору на два дня.
– А бедняга Сэр, на него тебе наплевать! – крикнул Туз пик. – Ему не все равно, снимут ли с него это позорное обвинение завтра или через два дня. Почему он должен до понедельника оставаться в глазах ребят вором?
– Сэр, – начал Мыслитель, слегка повышая голос, что с ним случалось крайне редко, – Сэр заранее согласен со всем, что Я предложу в этой истории. – Это «Я» он выделил, как бы поставил на нем ударение. – Если ты мне не веришь, Туз пик, позвони ему!
– О'кей, о'кей. – Он знал, что Мыслитель не врет. – Ладно, я подожду до понедельника. Но тогда меня уже никто не удержит!
– В понедельник ты сможешь сделать себе из этого платка шапочку, – сказал Мыслитель и ткнул Туза пик указательным пальцем в грудь. – В понедельник ты будешь мне благодарен, что не опозорился у директора. – Потом он повернулся к Лилибет и сказал: – Передай от меня привет своей матери. Какая милая женщина! Без ее помощи я, скорей всего, спасовал бы под вашим напором.
На этом Мыслитель попрощался и пошел домой. Туз пик и Лилибет долго растерянно смотрели на дверь, за которой он скрылся.
– А что такого сказала твоя мать? – спросил Туз пик. – Разве в ее словах
– Ни особого, ни вообще какого-нибудь смысла я в них не уловила, – сказала Лилибет и, помолчав, добавила: – Но Мыслитель, видно, знает, что делает. Он всегда знает. Я ему полностью доверяю.
У Туза пик пропала охота посидеть у Лилибет. Он попрощался с ней весьма сдержанно. А когда был уже на лестнице, а Лилибет закрывала за ним дверь на оба замка и на цепочку, он пробормотал про себя:
– Черт-те, просто черт-те что, они идут у него на поводу!
11 ГЛАВА,
в которой сперва снова приводятся выдержки из дневника Мыслителя, а затем история принимает такой оборот, что Мыслителю приходится напрягать не только ум, но и мускулы
Пятница, 3 декабря (22 часа).
Я выстирал носовой платок, высушил его на батарее, прогладил и аккуратно сложил. Кроме того, я решил, что больше ни на кого не буду сердиться в нашем классе за то, что они все подозревают в краже Сэра. Иначе мне, по справедливости, надо было также сердиться
на Туза пик за то, что он подозревает Томаса. Он говорит, что доверяет своему чувству. Своему чувству можно доверять, когда решаешь вопрос о том, хочется ли срубать еще один бутерброд или нет. А когда дело касается других людей, то пусть этот тип катится со своим ЧУВСТВОМ куда подальше. Если ЧУВСТВА повинны в том, что другим людям становится худо, то я вообще не желаю иметь никаких чувств. Это же просто безумие! Вот что получается, если начать разматывать всю историю назад с конца:
У Купера возникает ЧУВСТВО любви к Лилибет, а у нее такого чувства не возникает, зато есть ЧУВСТВО дружбы к Тузу пик. Это мешает Куперу, и у него возникает ЧУВСТВО озлобления к Тузу пик, и поэтому он зовет его не иначе, как «верблюд». В результате этого у Туза пик возникает ЧУВСТВО ненависти к Куперу, а при первом же подходящем случае ЧУВСТВО подсказывает ему, что тот вор. И вместо того чтобы напрячь свой ум и постараться уяснить себе, насколько его ЧУВСТВА обоснованны, он включает свой ум односторонне и обдумывает лишь то, что может подкрепить его ЧУВСТВО. И этот парень еще собирается поступать на юридический факультет! Можно только понадеяться, что в дальнейшем он станет нотариусом, а не судьей и будет заниматься исключительно наследственными делами. Иначе он, повинуясь своим чувствам, как дикарь, такое насудит...
Но гораздо больше, чем Туз пик, меня сейчас заботит Сэр. Ему и в самом деле плохо. И что еще серьезней, так хорошо, как прежде, ему теперь уже никогда не будет. Даже если я найду настоящего вора. Он мне это сказал сегодня, когда мы с ним вместе ходили в зоопарк: «То, что они все тут же поверили, что я вор, и перестали со мной водиться, это навсегда останется во мне», – сказал он. И он прав. Сперва Сэр туда, Сэр сюда, Сэр – всеобщий любимец, а потом – блям! – Сэр – подонок, Сэр – вор! Да чему тут удивляться, они вот такие, и всё.