Н 3
Шрифт:
В конце концов постелил себе и заснул, а проснулся на рассвете на станции Запорожье-1. Протер глаза, осмотрелся. Клыков лежал, накрывшись одеялом, и тупил в телефон.
Дед готовился к выходу, проверял кармашки рюкзака. Заметил, что я проснулся, помахал рукой:
— Бывайте, парни! — И, ухмыльнувшись, добавил: — «Динамо» — чемпион!
— Воистину чемпион! — отшутился я и перевел взгляд за окно, на вокзал.
Они все в Союзе и одинаковые, и разные… Так, стоп! Перрон кишел продавцами снеди, у каждого был
— Трубочки со сгущенкой!
— Торты! Пирожки!
— Семечки белии и черина! — голосила согбенная старуха.
Поезд стоял недолго, часть пассажиров вышла, но никто не зашел. Кто-то из наших поддался соблазну, и в вагоне запахло пирожками.
— Восстает из пепла выпивший народ, — захрипел Микроб песню Чижа.
Дальше была равнина, поля, черные, как смоль, аккуратные каменные домики — совсем не такие, как у нас. Промелькнули даже украинские хаты с маленькими окошками и горбатыми крышами.
Восстали динамовцы, почти все, как огурцы — зеленые и в пупырышку. Никто не буянил, не носился, все мучились головной болью, даже Микроба угомонили, чтобы не звучал. Двенадцать литров «Ессентуков», предусмотрительно мною закупленных, были восприняты, как родниковый ключ, найденный в пустыне умирающим от жажды путником.
— Молодец, Саня! — похвалил меня Киря, залпом выпив полбутылки. Шпала печальными глазами смотрел, как главный тренер, подумав, решил бутылку добить. — Есть от тебя толк!
В обед поезд подъехал к Мелитополю, и перрон заполонили люди с вяленой и копченой рыбой. Тут близко Азовское море, и многие местные жили рыбным промыслом. В вагоне запахло копченостями.
Потом мы ехали по узкой полоске суши, слева и справа были лиманы, а прямо возле нас низко-низко над водой летела стая бакланов, вытянувшись в линию.
— Гляньте, это ж мы! — донеслось из соседнего купе. — А вот Виктор Иванович, наш вождь!
— Вожак, балда! А вот, гля, Микроб в конце пристроился! Подождите, вы куда, крылышки маленькие…
Грянул хохот.
И снова степь. В три дня мы остановились в Симферополе, а в полпятого я наконец увидел море — неприветливое, темно-сизое, под цвет нависших туч, дальше были озера, поросшие тростником. Сколько здесь лебедей! Десятки, да нет! Сотни!
Минут через десять мы прибыли на первый путь крошечного вокзала, стоящего на пустыре, окруженном многоэтажками, построенными еще в 80-х.
Южные города, опустевшие в мертвый сезон, хотя и вызывали у меня меланхолию, все равно обладали каким-то неописуемым магнетизмом.
Стоило выйти первым динамовцам, как к ним сразу спикировали таксисты, окружили, загалдели, начали чуть ли не за руки хватать, но потеряли интерес, когда услышали, что нас ожидает автобус.
Я вылез на перрон из вагона, насквозь пропахший жареным и копченым, вдохнул свежесть полной грудью. Несмотря на пасмурную погоду, было очень тепло и влажно, порывистый
Стоило погрузиться в автобус, как хлынул ливень и не заканчивался до темноты — какое уж там море! А когда стемнело, грянул гром. Посреди января! Или для Крыма — это нормально?
Поужинав и искупавшись в бассейне спорткомплекса, я вернулся в свою комнату к вечно горизонтальному Клыкову, смотрящему кино в телефоне, выключил свет и отвернулся к стене.
Завтра начинается новая жизнь, о которой я так долго мечтал. Легко не будет, это точно, но я был уверен, что все у меня получится. Сперва пробьюсь из дубля в основной состав «Динамо», потом попаду в сборную СССР, с моими-то данными почему бы и нет?
А там — здравствуй, чемпионат мира!
«Надежды юношей питают…» — проворчал Звягинцев, и мы оба уснули.
Глава 7. Трудовые будни
— Я тебе сейчас ухо отгрызу, — пригрозил мне Матвеич, Андрей Матвеев, огромный нападающий, напоминающий Артема Дзюбу.
Непонятки начались буквально на следующий день нашего пребывания здесь. Пятерка ветеранов, отправленных доигрывать в дубль… Хотя стоп, началось все даже не с них, а с извечного нашего раздолбайства.
Если коротко, куда-то делась запасная форма. Обстирывать себя старичкам было западло, поэтому они развели дедовщину, попытались припрячь самых молодых — меня, Ромку Клыкова, Микроба и Мику Погосяна.
А если длинно… Вспоминать не было времени, потому что мощный кулак Матвеича сунулся мне под нос, но я не шелохнулся. Укрощение строптивого новичка происходило в пустующей душевой тренажерного зала, куда тренеры сюда вряд ли сунутся — с утра зарядил дождь, и коучи, немилосердно погоняв нас по грязи, отправились в номер Кири сохнуть и профилактически лечить простуду.
Конфликт разгорелся во время переодевания в раздевалке, и в душевую мы пошли разбираться практически в чем мать родила, а именно в трусах, кроме Микроба, обмотавшегося полотенцем. Хорошо хоть я успел натянуть футболку и сланцы. Остальная команда, чувствуя, что запахло жареным, спешно раздевалку покинула.
— Ты че-та хочешь сказать, Ара? — мрачно поинтересовался товарищ Матвеича, коренастый правый вингер Нюк, то есть Александр Ранюков.
Их было пятеро, а нас четверо. Мика Погосян, возмущавшийся вместе со мной, зыркнул недовольно, но промолчал. Микроб внимательно изучал плитку на полу. Ромка Клыков встрял за компанию, он вообще молчал, играя на телефоне, и его молчание было принято ветеранами за пассивную агрессию.
— Язык проглотил? — спросил третий ветеран, опорный полузащитник Григорий Гребко. Говорил он с южнорусским акцентом, отчего даже угрозы из его уст звучали как-то нежно. — Та шо вы ерепенитесь, хлопцы? Усе по справедливости: вы двое, — он ткнул пальцем поочередно мне и Мике в грудь, — новенькие, вам сам бог велел шустрить, а ты, Клыков, самый молодой из наших.