Н 4
Шрифт:
– Что за чушь! – Отозвался князь на выпаленные репортером подозрения.
А охранник, вклинившийся в сторону представителя телеканала, решительно оттеснил того в сторону.
– Мы проведем конференцию, – успокаивали голосом княжеского порученца разошедшуюся от высказанного жареного факта журналистскую братию. – Реакция клана и нашего ведомства будет сообщена вам лично и в составе пресс-релиза! Завтра же, в восемнадцать часов. Да, в нашем комплексе на Тверской. Верно, мы его продали… Тогда в конференц-холле на Арбате.
Но даже в нервном тоне говорившего не было этого спокойствия. Невозможно быть спокойным, шагая по руинам клановой твердыни – некогда символу
– Юноша, – задумчиво произнес Олланта. – А вот этот «Арбат» – это историческая часть города?
– Именно так. Самый центр, – с готовностью уточнил он, переводя дух.
– Мы намечаем план экскурсии, – переглянувшись с сыном, обаятельно улыбнулся патриарх клана.
Глава 26
Еле слышно дребезжал компрессором морозильный ларь у витрины кафе придорожного мотеля. Хлопала входная дверь, впуская холод и водителей – в основном дальнобойщиков, фурами которых была заставлена парковка вдоль магистрали. Хотя их было не то, чтобы сильно много – половина столиков пустовала. Световой день продолжался, и большие машины старались преодолеть как можно больше километров, чтобы с темнотой замереть у аналогичного заведения, коих множество возле всякой трассы.
Под левой ладонью проминался пластик одноразового стаканчика, заполненного горячим кофе из пакетика. В другой руке было мороженое, которое задумчиво вкушалось время от времени, пока изучались материалы и фотографии, разложенные на столе. Когда одна рука замерзала, кофе и мороженое менялись местами.
За тысячу семьсот километров, отделявших Москву от Екатеринбурга, это уже было шестое по счету кафе. И шестой раз я смотрел на изображение аккуратного эркера усадьбы из белого кирпича, затерянной где-то под городом-миллионником. Некогда служившее загородным домом оборотистому купцу первой гильдии Зотову, приземистое двухэтажное сооружение, окруженное аллеями из разросшегося кустарника, было слишком далеко от границ мегаполиса, чтобы оказаться включенным в архитектурные реестры и особо охраняемые постройки. Тем более, что и земля, и строение ныне продолжали быть частными – место проживания нынешнего владельца вело на юг страны, никак не ассоциируясь ни с Черниговскими, ни с негласной тюрьмой для одаренных.
Сложно с гарантией сказать, когда там появился блокиратор, а подвалы обзавелись тюрьмами, пыточными и холодными ямами для несговорчивого люда. Время постройки относилось к концу восемнадцатого века – эпохе, когда новости доходили до столицы со скоростью почтовой кареты (если до того в содержимом почтового короба кто-нибудь не покопается и не изымет письмо). То есть, все скандалы и происшествия оставались достоянием дальних городов, расследовались местными властями и практически никогда не становились темами для обсуждения властных лиц в Москве.
Богатейшие земли Уральских гор были в личной собственности государя, обрабатывающие производства – в ведении доверенных купцов, охрана и контроль над поставками и сбором налогов – возложены на генерал-губернаторов. Но как это бывает на практике, в красивой внешне системе почти сразу же образовалась некая дисгармония, не учтенная столичными организаторами. Попросту – денег и доходов у купцов было слишком много. Настолько, что можно не только отправлять в Москву больше запрашиваемого, получая великокняжеское одобрение и благосклонность, но и скупить всю местную власть – вплоть до самих генерал-губернаторов. Им, знаете ли, тоже было гораздо интереснее заработать на безбедную старость и поместье на юго-востоке
Вскоре власть и деньги оказались в одних руках – вовсе не благородных, лишенных Силы и герба, но достаточно наглых, чтобы этого вовсе не стесняться. Часть из них даже начала самостоятельно печатать золотую и серебряную монету – сырье было на собственных производствах, клише для прессовки запросто делали умельцы, и полноводная река денег, которые не были учтены в казначейских записях, тихонечко менялась на службу одаренных наемников и артефакты – даже такие редкие, как блокираторы. Самое дело, чтобы бесследно пропасть недоброжелателям и завистникам – а то и особо честным столичным проверяющим, которые потом окажутся разорванными волками на пьяной охоте. Государь простит – всего-то отправить на вагон серебра больше, заодно и попросить побольше кандальных, сославшись на естественную убыль…
Так что и эта усадьба вполне могла оказаться из числа тюрем оборотистых купцов, которые попросту не обнаружило следствие – когда особо наглые и дерзкие выходки новых хозяев мира задели кого-то из родовитых, и вести об уральских бесчинствах все-таки были донесены до государя. Расследование, грянувшее, как снег на службы ЖКХ, махом разрушило все планы генерал-губернаторов на жаркие юга, до конца жизни сменив их природами крайнего севера. Ну а купцов повесили, обернув все их накопления в пользу казны, а богатейшие особняки выставив на продажу – содержать их императору было дорого и незачем.
Впрочем, даже в девятнадцатом веке министерство внутренних дел возглавляли князья Черниговские – так что могли утаить находку для себя, выкупив на верного человека. Вернее всего, и утаили.
– Я искал это место целенаправленно, – говорил о нем еще на первой остановке Пашка, склонившись на столом и тайком демонстрируя фото. – Еще давно, два года назад.
Он отчего-то решил отправиться вместе с нами – вроде как, в доказательство того, что это не спланированная его старыми хозяевами ловушка. Будто мало его слова и клятв, будто я считаю его бесчестным человеком, и только залог его жизни может послужить гарантией. Странные вещи происходят у людей в головах – но иногда проще соглашаться, продолжая успокаивать и уверять, пока все-таки не проникнется, что отношение мое к нему вовсе не изменилось. Я назвал его другом, и так будет до той поры, пока я сам не перестану так считать.
– Я все тюрьмы клана старался держать в уме и отслеживать. – Чуть нервно поежился он. – Первый раз как попал, за грехи княжича Антона, так понял, что надо что-то делать.
Я вопросительно поднял бровь.
– Мне же даже бежать было оттуда нельзя, – пояснил Пашка. – Клановая тюрьма, клановое наказание. Надо мной клятвы. А там скверно, Максим, очень скверно – даже если только на пару дней. Да и люди служат… Сложные… Иногда казалось, что-нибудь поднимет их – и разорвут голыми руками, наплевав на ранги и титулы. От того и отношение – особенно к одаренным. В общем, я тамошних надзирателей потом находил и подкармливал. Деньги там, услуги какие. Я ж не заключенный был в тот момент, да еще свой, клановый – потому брали… Объяснялся с ними, что, там, не я это человека сбил, а вину чужую избываю… Иногда и вину-то ложную приписывали, когда я Антона доставал запретами, а он от меня желал отделаться на пару дней. В общем, когда попадал еще раз – уже легче было. Нормальный плед вместо дерюги, матрац без клопов, еда полной порцией, сотовый опять же.