Н 5
Шрифт:
А еще хуже – ночь, казалось, стала смотреть на Черниговского. Внимательно, равнодушно – глазами палача.
Князь отвел взгляд, сделал пару глубоких вздохов, вычищая слишком глубокий прилив чувств, и вновь глянул в окно. Палач продолжал смотреть из темноты.
– Что-нибудь, – облизал князь губы, продолжая смотреть перед собой. – Что-нибудь сегодня еще произошло? Из неординарного. Негативного. Плохого.
Интуиция исходила ором, требуя найти фундамент беспокойству.
– Есть непонятный момент. – На секунду задумавшись, уже не по листку доложил референт. – У моего покойного предшественника на похоронах украли голову.
Слуга развел руками, мимикой лица показывая собственную обескураженное отношение к произошедшему.
– Кто-то
– Как они выглядели? Одежда. – Сжал князь губы до тонких белых полос.
– Плащи или халаты. Красное, желтое. Может, золотые. Сумасшедшие, – недоумением выразил порученец свое к ним отношение.
– Мы уходим прямо сейчас. – Не сводил Черниговский взгляда с тьмы. – Объяви всем немедленно. Вещи оставить, номера не сдавать. Возвращаемся в Чернигов.
И уже там, из дома, все тщательно обдумав и обретя силу – вернуться в столицу. Да, так будет правильно.
– Боевая тревога? – Задержался у двери уже опрометью бросившийся на выход порученец.
– Нет. Это…
«Эвакуация?»
– Не важно. – Глухо бросил Черниговский, отступая к двери спиной вперед.
Словно опасаясь, что тьма напрыгнет ему на спину, стоит отвернуться.
Глава 8
В тишине Александровского зала Кремля ровным уверенным шагом звучала поступь высокого статного господина в мехах и серебряной тиаре на челе. В пару ему, звонкой капелью отзывались крошечные туфельки на ножках его дочери, шедшей с ним рядом. Соболиная шубка на узких изящных плечиках вряд ли была уместна в теплом помещении, но девушка не выказывала недовольства на лице, равно как и ее отец. В чем-то их одежды были сродни форменным мундирам с эполетами и знаками различия, позволявшими издали разглядеть звание и высокий чин – потому и под знойным южным солнцем, и в стуже ледовитого океана быть им едиными для всякой погоды, и застегнутыми до последней пуговицы. Великий князь Юсупов с княжной Ксенией изволили посетить дворец – и личное приглашение императора было тому причиной.
Их встречали неласково в этот вечер. Золото убранства и крупные каменья в рамах батальных полотен, украшавших потолки и стены дворца, давно успели наскучить – часы ожидания, проведенные в помещении на дворцовых задворках, поумерили даже яркое любопытство молодости, бушевавшее в молодой княжне, впервые посетившей Кремль.
Впрочем, и они проявили неуважение к хозяевам дворца – легкомысленная правда о еще несбывшемся, вышедшая из уст девушки, не могла не расстроить самолично встречавшего их дядю императора. Всего-то весть о том, что супруга его непраздна без малейшего его на то участия – высказанная полунамеком, со светлой улыбкой и тоном, на которые невозможно обидеться в сей же миг. Всего-то фраза, достойная глупышки и светской сплетницы – но произнесенная той, что по проверенной информации является первой в этом поколении Видящей. Пророком, коей доступно заглянуть за горизонт сегодняшнего дня – и действовать с этим знанием сообразно своим желаниям.
Богата страна талантами, а таланты полны надежд изменить этот мир к лучшему. Только миру это может прийтись не по нраву – и всякое доброе дело получит шанс всерьез подумать о своем поступке, в холоде запертых покоев – роскошных согласно статуса, но совершенно забытых хозяевами. Даже чая и напитков – не будет и тех. Мир, живущий в настоящем, не любит, когда заглядывают в его тайны – пусть даже тем только предстоит случиться.
Что до власти, которое дает грядущее – в Кремлевских стенах не остерегались ее владельцев ни в коей мере. Тысяча да еще сто пятьдесят лет, для ровного счета, минули с основания династии Рюриковичей, и остались в тех летах и пророки, и волхвы, и предвестники
Оттого и видящей достались холодные покои и отношение. А отцу ее, великому князю – время обсудить с дочерью сей поступок и сделать выводы.
В Империи, где все князья были названы равными, все равно кто-то назначал встречи – а кто-то смиренно дожидался приглашения войти. Это не будет сказано ни девушке, ни ее старшему родичу – но оно должно быть прочувствовано самолично, отпечататься в воспоминаниях об этом вечере.
А когда придет время – то самое, отделяющее раздражение их сиятельств от решения самовольно уйти, к высоким господам прибудут герольды и со всем вежеством пригласят на встречу с равным. На которую они наверняка пойдут – поумерив спесь. Ну, или – как княжна – смеясь уголками глаз и скрывая улыбку.
Многие пророки, между тем, умирали именно так, уверенные и счастливые от пьянящего всезнания. Отцу бы напомнить дочери об этом обстоятельстве – но тот отчего-то вышагивал невозмутимо, с грацией вожака львиного прайда, рядом с которым вился детеныш. Может быть, кто то знает, как умирают пророки – но этот человек куда лучше знал, как умирают все, кто затаит недоброе на его родню.
Бледная ночь, наполненная светом прожекторов и падающим снегом, заглядывала в здание через два ряда окон по правую руку от входа. Сияли электрическим светом тяжелые люстры. Купольные своды высоченного потолка со всей его роскошью отражались в начищенном до зеркального блеска паркете пола. А посреди всего великолепия зала, в самом его центре, были выставлены два кресла, ныне занятых – супротив еще двух свободных, дожидавшихся дорогих гостей.
Уважаемых гостей встречали трое – впрочем, на ногах дожидался только цесаревич Сергий, встав за спинкой кресла, на котором восседал Император самолично. Не поднялась с места и принцесса Елизавета Дмитриевна, с вежливым равнодушием окинувшая вошедших взглядом – разве что коснулась рукой полы длинного изумрудного платья с воротом из светлого меха, то ли поправляя незаметную постороннему взгляду складочку, то ли демонстрируя набор перстней с крупными каменьями на пальцах – идеально подходящих к тем, что украшали заколку на высокой прическе. Впрочем, до личного представления, девушкам было уместно не показывать, что кто-либо вообще присутствует рядом – так говорят традиции, а им в этом здании старались соответствовать.
Может быть, поэтому император встречал их в тяжелой лисьей шубе, накинутой на тканную косоворотку с алым узором на вороте? Не было скипетра и державы в руках, осталась в хранилище шапка Мономаха – но и тяжелое одеяние, собранное из лисьих хвостов, пусть и полураспахнутое на груди, подчеркивало власть и могущество.
Император выглядел ровно так, как был отражен во множестве портретов по всей стране – умный взгляд карих глаз, высокий лоб, уместная возрасту седина в висках коротких волос, широкие плечи и сильные руки с узловатыми пальцами, выглядывающие из рукавов шубы. Если бы иному режиссеру понадобился образ монарха, было бы сложно конкурировать с оригиналом.
Впрочем, с актерами достаточно просто найти подходящее тело, слепленное изнурительными тренировками, а затем наполнить его смыслом написанного сценария, приписывая мудрость и прозорливый ум заготовке, способной говорить выученный текст и двигаться так, чтобы зрители приняли этот образ и поверили в него.
Где бы только актеру добрать той подавляющей ауры мощи, что пробирает ознобом даже через соболиные меха?
В одном актер был бы схож с государем – тому тоже бы подошли любые одеяния и роли: будь то любой из полковых мундиров империи или белый халат врача, накинутый на плечи; деловой костюм магната или легкая летняя рубашка, как во время начальственных инспекций летней порой. Но на сей раз – содержание бы отвечало внешнему виду.