Н 5
Шрифт:
– Тем, что твой сын вытащил из Серебряного бора одного человека и выкинул его из самолета. – Сменился тон на доброжелательный.
– Насмерть? – Мигом выпалил Юсупов, затаив дыхание от надежды и волнения.
А рана на плече заныла застарелой болью.
– Насмерть. А затем откачал и притащил в Москву. Ты представляешь, как сильно эти деяния бьют по молодой голове? У него все получается, он творит все, что захочет. Его защищает передо мной мой сын. Что, по твоему, он станет делать следующим шагом? – Вкрадчиво произнес император.
– Мне неведом образ мыслей чужого мне человека. –
Хотя, если признаться честно, поставить фамилию иного своего сына под данные поступки было бы приятно. Украсть невесту – Черниговский совсем с ума сошел! Произошло бы такое с его старшим – сметенная в пыль башня была бы идеальным ответом, достойным, крайне убедительным – но увы, несбыточным. Твердыни охраняются так, что… Князь осекся, пытаясь представить, как это вообще удалось сделать. И чуть не пропустил следующие слова императора, зацепив их в последний момент – оттого осознавал содержание некоторое время.
– Он вскрыл хранилище Борецких. Тут, в Москве. – Смотрели на него холодные глаза.
И в них не было ни понимания, ни прощения.
– Механизм мертв. – Отозвался князь, произнеся очевидное.
– Механизм запущен. – Надавили на него тоном и волей. – Твой сын вскрыл хранилище и демонстративно оставил его в таком виде, чтобы мы это увидели.
– Он… – Почувствовал себя весьма неуютно Юсупов.
– По твоему счастью, его включили девятнадцать лет назад. – Жестко произнесли ему в лицо.
Потому что включи его даже бастард – никакие оправдания не нашли бы места. Им бы это не простили. Никому бы не простили.
– То есть, он пожелал предупредить нас об этом?
Император разжал правую ладонь и продемонстрировал неровно оторванный клочок бумаги с текстом на нем. Поднял с ним руку – чего было вполне достаточно, чтобы цесаревич аккуратно подхватил листок и направился с ним к князю. На ходу, впрочем, тоже ознакомившись с содержимым – и судя по взгляду, оставшись от увиденного весьма обескураженным.
Юсупов получил бумажку, посмотрел на императора, на принцессу. Мельком глянул на мило улыбающуюся дочку.
«Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет».
Князь перечитал строку заново и перевернул бумажку в поиске продолжения – того самого, что было в Повести временных лет. «Идите княжить и владеть нами» – такими словами должны были завершиться слова разобщенных племен Руси, вызвавших первых Рюриковичей из-за моря на княжение. Но их не было.
– Что говорят Борецкие? – С силой сжав листок, Юсупов постарался увести разговор в сторону.
Но сердце все равно ныло о неизбежности беседы – о том, что Рюриковичи, по мнению одного молодого человека, либо не справляются, раз призваны, а в стране все равно бардак… Либо, что крамольнее, вовсе не нужны.
– Княжна Борецкая знает о механизме. Но не знает, как его отключить.
– И она молчала?!
– Вы не спешили защитить ее семью. – Недовольно фыркнул император.
Значит, виновным за механизм назначат всех князей, а не того, кто раскрыл карты о деяниях Борецких и надоумил начать войну. Впрочем, узнали бы и сами – и действовали бы в точности так же.
– Демоновы солнцепоклонники, – прорычал Юсупов. – Я был
Но отец оказался категорически против.
– Прошу проявлять вежливость, когда вы говорите о сестре моей матери. – Неожиданно строго подал голос цесаревич.
– Приношу извинения, – отмахнулся от него князь без особого почтения, куда больше пытаясь обуздать гнев на Борецких.
Сумасшедшие, пытавшиеся призвать свое божество на землю – дабы в числе первопророков овладеть силой солнца и безудержной энергией ядерного распада. Запрещенные знания выжигались с каждой новой сектой солнцепоклонников – но последователи таились, а для соблазна молодых и амбициозных ученых не нужно было много ресурсов. Подозревать в этом крещеных Борецких сначала было попросту глупо, а потом – поздно.
Не было информации, насколько далеко они продвинулись – но аналитики единодушно признали, что раз нет попыток изменения мироустройства, то им далеко до завершения. Войну поддержали практически все – большей частью поддакивая жадными гиенами малых родов в ожидании своей доли от раздирания на части богатейшего княжества. Но им первым достались токсичные подарки от Борецких – виртуозов водной стихии, каждый из которых был способен лишить питьевой воды целую область, заставляя болеть и умирать от жажды и соленой воды с небес, подменившей привычные дожди. Затем последовали наводнения, цунами и диверсии на водохранилищах…
Словом, когда гиены рыдали о перемирии, а крупные кланы додавливали еретическую мерзость, появились сведения о Механизме. Борецкие отказались от власти над солнцем – но за годы войны смогли придумать, как его призвать во всем величии, наплевав на то, что планета такого не выдержит. Впрочем, Борецких в те дни оставалось не более пары десятков – и огненный саван размером во всю Землю был для них красивым исходом, вычеркивающих из войны победителей, но не оставляя побежденных. Императора тогда смогли убедить стать посредником, что примирил враждующие силы. Все-таки, все очень хотели жить – и Борецкие, и другие великие кланы. И Император – тоже.
– Я смотрю на тебя и даже начинаю верить, что ты не был в курсе всего этого. – Проронили в адрес Юсупова фразу.
– Девятнадцать лет назад. – Приподнял Юсупов бровь, намекая на давность запуска.
– …Родился исполнитель, который к тебе практически не причастен. Даже живет на землях Шуйских. Только кровь все равно твоя. Решил себе власть забрать? Равным быть надоело? Пророка создал, пряча в его тени истинный замысел?!
Князь Юсупов даже опешил на мгновение над абсурдностью обвинений. Но та извращенная логика, что оплетала чужие мысли, и в самом деле могла существовать. Ведь перед лицом всеобщей смерти способно измениться очень многое – люди будут искать того, кто поведет их к спасению. И если предположить, что все устроено Юсуповыми – то именно они и будут способны все завершить. Для подстраховки, разумеется, спасителем станет Самойлов – тот самый, что Юсуповым враг, живет на земле врагов, но Юсупов кровь от крови. А там всплывет и запись на бумажке… Бред, но человек пред ним был страшен в своем заблуждении.