Н 7
Шрифт:
В перерыве Сан Саныч напомнил, что один гол — это еще не выигрыш. Сколько таких игр видели, где выигрывали чуть не до последних минут, а там — бац-бац… И уже проигрыш. Нет, говорил Димидко, вы просто обязаны еще забить. И красиво забить, чтобы зрителей порадовать. Вы же помните, что играете — для них? Не потому что вы так вот любите играть, а потому что зрелище. Театр почти. Так что сделайте людям красивое и приятное.
Мы и пошли делать.
Начались кружева с перепасами. Раз пять-шесть минимум мяч стучал о бутсы наших игроков. Все так четко, геометрично. Вот — треугольники. А здесь в центре квадрат построили и погоняли в квадрате симферопольского нападающего.
Загляденье просто!
А когда ему, нападающему, пришли на помощь и образовался очередной коридор в защитных порядках — тут же пас туда. Погосян ворвался в штрафную площадь, обвел вратаря и покатил мяч вдоль линии ворот. А здоровяк наш Рябов четко отправил его в угол.
2:0!
Зрители на трибунах вскочили и запрыгали.
Отличненько выходит!
Народ аплодировал, кричал кричалки, веселился — ну отличное же зрелище! Я поглядывал на Лерку и на Микроба. Слава богу, ему было не до рассматривания зрителей.
И тут взрорвалась «Таврия».
Им терять уже нечего. Они и так проигрывают. Ну пропустят еще один-два. И что? А так — есть варианты.
Как они побежали! Как они начали прессинговать, кидаться на каждый мяч, а потом сразу — вперед. Вперед! Вперед!
Но тут я.
Пришлось поработать. Хорошо еще защита держала, не давала пройти противнику, поэтому удары были в основном издали, но — плотные и точные. И если крымчанам позволить вот так играть… Сколько там еще минут осталось? Ага… Если они еще двадцать минут будут давить — точно забьют. Нам нельзя отдавать инициативу. Вон и Димидко по бровке скакал, руками махал — он это понимал лучше всех. Гонял наших в атаку.
А я бросил мяч Микробу. Наигранная комбинация, привычная. Тем более что от него искры и напряжение — пусть побегает, пусть сам забьет.
И Микроб, четко приняв мяч, пробросил его себе между двух защитников и сам ввинтился между ними, переступая через ноги, проскочил на простор… Хорошо идет!
И ударил точно во вратаря, за голову схватился.
Эх, а мог бы стать героем матча!
Но еще не конец. Опять крымчане побежали вперед. Опять опорник четко между защитников мне отдал мяч, и снова я его отправил в полет на левый фланг. Ногой теперь, не рукой. Как раз на ход Микробу, который раскочегарился и маленьким паровозом пыхтел и носился, носился и пыхтел.
Есть! Принял! Пошел дальше. Хорошо пошел… И не вышло — уперся в защитников, пожадничал, не стал пасовать набегающим второй волной нашим.
Мяч выбили на нашу половину поля. А Игнат, что-то тоже понимая, опять его отправил Микробу.
И вот тут он сделал странное: остановился на своей бровке почти по центру поля. Взял мяч в руки.
— Рехнулся?! — заорал я и понял, когда Микроб повернулся к трибунам.
Он увидел Лерку. Размахнулся и с руки пульнул мяч. Питекантроп дернулся, но не успел выставить руки, и мяч припечатался к его физиономии. Четко так, звучно. Хрясь! Стадион смолк. Лера вскочила и заверещала, указывая на него пальцем:
— Убивают! Помогите!!!
Микроб, улыбаясь во все тридцать два зуба, показал ей средний палец. Оживились фотографы, забегали вдоль поля. Сенсация! Скандал! Кому-то пустили кровь! Да, кровища так и хлестала из разбитого носа леркиной нового дойного козлика.
Арбитр тут же вынул красную карточку, крайка нашего — с поля. Да Микроб и сам знал, что его ждет. С прямой спиной под свист трибун он ушел с поля. А у нас остался открытый фланг.
Последние пять минут мы бились в меньшинстве. Больше забить уже не пытались, но и себе забить не давали. То есть свой класс показывали. И четко выкидывали подальше любой мяч, прикатившийся к штрафной площади.
Секунда за секундой утекало время.
Вот и свисток.
Мы собрались в центре поля, поклонились, помахали руками болелам, благодаря их за поддержку. Большинство нам аплодировало, но некоторые свистели. Потому что нельзя обижать своих болельщиков.
Питекантроп спустился в проход, сел на ступеньку, запрокинув голову. Над ним колдовал наш врач, а вокруг квохтала Лерочка.
Погосян будто забыл, что обиделся на меня, толкнул в бок.
— А че с Микробом?
— Так смотри, — я кивнул на Леру. — Видишь?
Мика скривился.
— Вот же сучка! Федора теперь дисквалифицируют. Как бы весь круг без него не пришлось играть.
Уже на бровке я заметил, как к питекантропу, спустившемуся на скамейку, чтобы не мешать болелам расходиться, проталкивается взволнованная Дарина, которая смотрела игру где-то с середины стадиона. Просить ее о том, чтобы она починила питекантропу сломанный нос, и он не подал в суд, я не стал. И так она очень помогла с Семеркой.
В раздевалке нас собрал Димидко и спросил:
— Где Федор, мать его, Дискоболович? Что это вообще было?
— Нет его, — отчитался Клыков. — Свалил.
— Я понимаю, у него личные причины, но зачем так делать во время игры? Не мог финального свистка дождаться?
— Козел, так нас подвести, — оценил его поступок Жека.
— Сам ты козел, — осадил его Клык. — Только о себе думаешь, а я Федю понимаю.
Мика понимал Микроба еще лучше:
— Он из-за Лерки этой чуть не суициднул, она это знала и все равно приперлась.
Подорвавшись, он рванул на поле — видимо, высказывать Лерке все, что он о ней думает.
— Стоять! — рявкнул Димидко.
Но он не остановил Мику, мало того, за Погосяном рванули Гусак с Левашовым.
Димидко закатил глаза.
— Твою мать! Кто-нибудь, остановите их, мне еще с арбитром объясняться!
Мы с Матвеичем переглянулись, кивнули друг другу и побежали на стадион, чтобы предотвратить побоище.
У группы поддержки Микроба были полминуты форы, они уже добежали до Лерки с питекантропом. Погосян рвался в бой, его не пускал охранник и доктор, раскинувший руки. Питекантроп встал, топорща торчащие из носа ватные турунды, за его спину пряталась Лерка.