Н 7
Шрифт:
Но, если посмотреть с другой стороны, то решение не отстранять «Ростсельмаш» от игр справедливо. Допустим, наш Тирликас тихонько занимается темными делами — мы-то тут при чем?
Итак, чтобы справиться с отвратительным состоянием, нужно определиться, чего я хочу. В первую очередь — вывести «Титан» в вышку, а еще я безумно хочу Дарину. Но желание сохранить свободу воли тоже сильно, потому буду терпеть. И лечиться. Если повезет, очухаюсь за пару дней и докажу, что могу ехать в Ярославль.
Когда подошел к подъезду, навстречу вырулил
— Леня, а ты чего тут? — спросил я.
— Клык телефон забыл, просил меня его принести, я все равно не игрок, — прогнусил он.
Мы боялись перелома, но обошлось травмой носовой перегородки и хрящей, и все равно видок у него был, как у алкаша: синяк под глазом, слива-нос. Говорил он тоже в нос.
— Вот же попадалово, да? — Он потрогал свой нос. — Хорошо хоть Сема у нас есть. Идем, откроешь и дашь телефон, ключа-то у меня нет, я думал, ты дома валяешься.
— Как он? — спросил я, вешая куртку в прихожей, — а то продрых сутки и не в курсе.
Васенцов тоже повесил куртку и принялся раздеваться.
— Слышь, а чай у вас есть? А то я дома не успел.
— Должен быть. А если нет, заварим, заходи.
— Хреново Сема. Деморализован. — Леня вздохнул и изменил голос, придав ему трагизма: — «Я не потяну. Отпустите меня домой к маме. Зачем я вообще в это ввязался». Мы и так перед ним, и эдак, и с бубном, и гуслями — ничего не берет. Сопли до пола, апатия полная. Вот что делать?
Был бы я суггестором — тогда ясно что, а психолог из меня так себе.
— Подбодрить как-то… Да ясно, вы сделали, что могли, но и мне надо попытаться.
Я нашел заварник, поставил электрический чайник, подождал, пока он закипит, разлил все по чашкам. Одну поставил возле Лени, который уселся на место Погосяна.
Леня опустошил тарелку с печеньем и сказал:
— Я так надеялся, что ростовчан отстранят… А так — опасно. Если продуем сейчас, боюсь, не наверстаем. Еще и англичане едут по нашу душу, — он полушутливо указал на меня пальцем, — это ты их раздраконил и на нас навлек. Еще и такой позор нам предстоит.
— Думаешь, не вытянем? — спросил я, зевнув. — «Динамо» — не самая сильная команда, а выиграла у всех, кроме «Челси». Не так буржуи и страшны, а порой и предсказуемы.
Васенцов пожал плечами.
— Я бы против них не вышел. Так что вся надежда на тебя, очухивайся давай. Кстати, где телефон Клыка? Он говорил, на столе оставил или в прихожей.
Я набрал соседа по комнате — звонок донесся из туалета, куда тотчас спикировал Васенцов, а когда вышел, я проговорил, вставая:
— Пожалуй, да. Пойду очухиваться. То есть валяться.
Закрыв за ним дверь, я сразу же улегся, пробудил внутренний огонь и направил в голову, но все было, как в предыдущие разы: он рассыпался на искры, которые быстро гасли. Силы иссякали, я засыпал, проснувшись, опустошал холодильник и снова приступал к лечению. К ночи стало полегче, тошнота и головная боль ушли, но вау-эффекта не получилось, я по-прежнему был вареным кабачком. Меня шатало из стороны в сторону, и с каждым часом становилось все яснее, что Ярославля мне не видать.
Просыпаясь утром тридцатого сентября, я все еще надеялся, что после усиленного лечения организм восстановился. В Ярославль наши едут первого утром, и еще одной ночи мне хватит. Но, когда резко встал с кровати и меня повело, понял, что еще один матч нашим придется играть без меня.
Невозможность как-то помочь жутко бесила, я заявился к Димидко с советами, как строить игру, был изгнан из тренерской.
Но не из команды ведь, правда?
Потому я отправился на стадион, где пожал руку Древнему, который начал бурчать, что мне надо лежать. Отмахнувшись от него, я уселся на газон недалеко от ворот, ожидая Сёму. Можно включить лучшего психолога и убедить Саенко, что он крут. Но толку? Крутым он не станет, просто обретет уверенность, но это не поможет команде. Попытаюсь с ним отработать несложные приемы, поддержать его и убедить, что он справится. Главное — не накачивать парня, что на нем все держится, а…
…А вот и он выходит на стадион в числе первых. Плечи опущены, сутулится. О, увидел меня и совсем скукожился. Димидко тоже увидел, погрозил кулаком, что-то буркнул Матвеичу и устремился ко мне, но его остановил Колесо, и они подошли вчетвером: двое защитников, тренер и молодой вратарь, который не знал, куда девать глаза — стыдно ему было.
Что они ему наговорили?
— Привет, — улыбнулся я и сразу внес ясность: — работать я сегодня не буду, так что, Саныч, не переживай. Семен, разомнись немного и — ко мне. Пробежимся по азам.
— Да, — буркнул парень, глядя в землю.
Разминка энергией его не накачала, он лишь чуть вспотел и был все так же напряжен и подавлен.
— Думаешь, что за день я всему научусь? — пробормотал он. — И вообще…
Я вскинул руку, веля ему замолчать.
— Что они тебе говорили? «Соберись, за нами Москва, бла-бла-бла?»
Парень кивнул, и я продолжил:
— Забей. Все все понимают. Потому будут играть от защиты, то есть не пускать врага к твоим воротам. «Шинник» — не самый сильный соперник, при такой игре твоих навыков хватит. А теперь давай-ка на ворота.
Набычившись, Сема встал на раму. Я легонько катнул мяч — словно трехлетний малыш его пнул. Саенко, естественно, отбил. Я снова катнул, теперь уже левее. Потом — правее. Семен дважды отбил и вызверился:
— Бей нормально, я что, отсталый?
Я легонько ударил мяч, угодив в его бедро. Пусть лучше злится, чем киснет. Надеюсь, у него хватит выдержки не психануть и не уйти с поля.
— Ведешь себя, как ребенок в яслях.
Я повторил удар. И вот тут Семен разозлился, глаза засияли, он напрягся и как саданет по мячу! Тот улетел аж на трибуны. Бежать за ним я не стал, взял другой, ухмыльнулся, отходя подальше.