Н 7

Ратманов Денис

— И каковы мои шансы? — спросила Энн холодно.

— Двадцать процентов. Не в твою пользу, — честно ответил Витаутыч. — Еще есть небольшая вероятность, что выживешь, но останешься инвалидом.

Девушка зажмурилась. Она хотела заснуть, и чтобы кошмар закончился.

Машина поднялась по склону, и внизу раскинулись городские огни. Судя по всему, Витаутыч уезжал из Ялты.

— Куда мы едем? — спросил я, вспоминая про завтрашний откат.

— В Севастополь. Там современный военный госпиталь и есть аэропорт, куда прибудет спецборт.

— Так он прибудет? —

безучастно уточнила Энн.

— Да. Наталья Романовна прилетит через два часа, ну и нам туда ехать час с небольшим.

— Ни родителей я не увижу, ни друзей, — сама себе шептала Энн. — Родные волны моря ласкают ноги. И это не главное. Камешки под ногами. Трава зеленая, как ворота. Касаюсь ручки… Я касаюсь — и тут ядерная война. Вертолеты туда-сюда, туда-сюда.

— Опять началось? — скорее констатировал, чем спросил Тирликас: — Энн, все будет хорошо, тебе помогут.

Но она не реагировала, бормотала бессмыслицу.

— Ее личность разрушается? — уточнил я.

— Может, да. Но и может, она просто не пережила предательства, и у нее острый психоз.

— Кто за этим всем стоит? — поинтересовался я. — Вы сказали, что поняли.

Витаутыч плотоядно улыбнулся.

— В Англии у нас один суггестор: начальник отдела департамента диппредства. Ссучился Вадик. Неприятно. Но главное — его вовремя раскрыли.

Южные серпантины, если смотреть на них сверху, часто напоминали изгибы тонкого кишечника. На поворотах Энн укачивало, и приходилось останавливаться. В итоге наша поездка длилась полтора часа.

Когда проезжали Форос, я написал Дарине:

«Родная, мне пришлось уехать вместе с Тирликасом. Придумай что-нибудь для наших. Улетаем мы послезавтра, завтра у меня откат, не знаю, как раскатает. Но на посадке точно буду».

И снова она ответила сразу же: «Меня пригласил Димидко, я внутри, в „Гранде“ этом. Жаль, что так получилось. Потом расскажешь, что случилось с девушкой? А то я умру от любопытства».

«Расскажу конечно. Целую тебя, моя хорошая. До скорой встречи». Отправив сообщение, я ощутил недосказанность и вдогонку написал: «Спасибо тебе за адекватность. Ты сама умная, понимающая и адекватная девушка в мире». Сердце наполнилось теплом, захотелось от души написать «люблю тебя», но что-то меня остановило, и я просто отослал сердечко.

В этой реальности Севастополь был открытым городом. Да и смысл содержать все эти КПП, когда есть спутники, и можно отследить даже перемещение машин? Потому мы без проблем преодолели окрестные села, поднялись на Сапун-Гору, и сразу за кольцом начались белые современные пятиэтажки в стиле сталинских высоток. Я вспомнил, что Крым — сейсмоопасный регион, потому ни здесь, ни в Ялте не обнаружил домов-свечек.

Госпиталь находился в каком-то старом районе, состоящем из утопающих в зелени сталинок. Лев Витаутыч предъявил удостоверение на КПП, и его машину пропустили без вопросов. Мы покатили по ярко освещенной территории госпиталя, который напоминал ялтинскую горбольницу: огромный парк, пятиэтадное современное здание и множество старых двух-трехэтажных, скрытых деревьями. Остановились мы возле нас сразу же встретили

санитары, положили Энн на носилки и повезли в отделение. Девушка запрокинула голову, посмотрела с надеждой и протянула руку, я взял ее, чуть сжал пальцы и сопроводил девушку в беленькое двухэтажное здание.

Представляю, как ей сейчас жутко оказаться среди врагов, принесенной в жертву своими.

На современном лифте мы поднялись на второй этаж, где нас встретил врач, похожий на престарелого испанского пирата, с эспаньолкой, выступающим носом и черно-седыми косматыми бровями.

— Проверьте состояние сосудов головного мозга, — сказал Тирликас. — Исключите наличие инородных тел и опухолей.

Видимо, врач был в курсе того, что происходит с девушкой, потому ни о чем расспрашивать не стал. Я снова сжал пальцы Энн и попытался улыбнуться.

— Все будет хорошо, мы тебе поможем.

В ее глазах застыли боль и отчаянье, она не знала, чего хочет больше: жить, умереть, вернуться домой или остаться здесь.

— Все будет хорошо, — повторил я и разжал пальцы.

Мы с Витаутычем остались вдвоем на лестничной клетке. Теперь можно было поговорить, но слова не шли. Тирликас достал телефон, прочел сообщения и поднял уголок рта.

— Взяли Онойко с той стороны, с этой… неважно. В общем, заговорщики обезглавлены.

— Связаны ли они с убийствами самородков? — спросил я.

Тирликас пожал плечами.

— Будем колоть. Наталья не столько к твоей Энн прилетела, сколько к главному подозреваемому.

— У нее есть шансы? — спросил я и уточнил. — У Энн?

— Я бы больше волновался о том, сможем ли мы достать информацию из ее головы. Это выведет на сеть заговорщиков. Но ты есть ты, тебе девчонка важнее дел государственной важности…

Он смолк, увидев выходящую из лифта симпатичную женщину лет тридцати, похожую на Одри Хепберн.

— Привет, Наташа, ты как всегда вовремя. Девушку повезли на обследование.

— Хорошо, значит, есть пара минут, чтобы передохнуть. — Она зевнула, прикрыв рот рукой. — Лева, какая же тут теплынь! У нас сегодня уже снег пошел.

Выглядела эта красотка совершенно беззаботной, словно и ее не волновали дела государственной важности. Но, скорее всего, она просто не хотела при мне болтать. Беспардонно осмотрев меня с ног до головы, будто перед ней находилось какое-то чудо природы, она сказала:

— Александр? Нерушимый?

— Он самый, — кивнул я.

Женщина подарила мне улыбку, и на ее щеках залегли ямочки.

— Александр, вы сегодня безумно порадовали миллионы советских болельщиков и меня в том числе. Это была фантастика! Футбольная эквилибристика.

— Вратарь должен быть немного акробатом, — отшутился я, попытался считать ее желания и услышал лишь белый шум.

Наталья только выглядела милой, но за ее улыбкой скрывалась матерая хищница, это по глазам читалось. Вот сейчас прищурилась — что просканировала.

— У тебя талант. Теперь понятно, почему на тебя возлагают столько надежд… — Она взяла паузу, как любил делать Витаутыч,и продолжила: — И почему тебя пригласили в сборную.