На 9-ой хребтовой
Шрифт:
– Но какие девочки все-таки!
– застонал Тофик. Он продолжал, словно в экстазе, качаться из стороны в сторону и причмокивать.
– Конфетки!
– А зачем ему две?
– полюбопытствовал низенький толстый Махмуд, который уже часа два только и делал, что расчесывал свои длинные волосы, продувал гребенку и снова расчесывал.
– Джангир!
– вдруг заорал Гасан, хотя тот не успел еще уйти далеко и не было нужды кричать так громко.
– Джангир! Джангир остановился.
– Если найдешь время, подойди потом к нам.
– Хорошо, - ответил Джангир.
– Агабала приехал?
– Приехал, - ответили с угла.
Джангир поздоровался с милиционером Мустафой, его сыном Арифом и женой Сакиной, сапожником Давудом и всеми остальными соседями по двору, успевшими выбежать из своих квартир, и, пропустив девушек вперед, начал подниматься на второй этаж. Они молча прошли по длинному, опоясывающему дом балкону, начинающемуся с уборной, которой пользовался весь второй этаж, и кончавшемуся уборной, которую прокурор Ибрагим построил специально для своей семьи. И только когда Джангир отпер дверь и они оказались в большом светлом коридоре с тремя дверьми - в комнату Джангира, спальню родителей и столовую, - девушки рассмеялись.
– Что они так таращились на нас?
– отдышавшись, спросила Рена, та, что была красивей.
– Женщин не видели?
– Ну и район!
– сказала другая, Фарида.
– Одни уборные чего стоят и весь этот двор... Как ты здесь живешь?
– Садитесь, садитесь. Дом скоро снесут и всю улицу снесут,- успокоил девушек Джангир, хлопотливо поправляя постель на диване, смахивая пыль с приемника.
– Головорезы какие-то!
– сказала Рена.
– Особенно тот, со шрамом на лице, с усами.
– Мы сами с усами, - улыбнулся Джангир и погладил свои усики.
– И все головорезы!
– Он оскалился и зарычал.
– Вы голодны или можно фрукты?
– Фрукты.
Джангир вышел. Фарида устроилась на тахте с последним номером "Советского экрана" Репа осмотрелась вокруг и, обнаружив дверь на балкон, подошла к ней.
– Вот ларек, мимо которого мы шли, - сказала она.
– А этих типов не видно. Они под нами, наверное, Выйти на балкон она не решилась.
– Ты вот считаешь их бандитами, - сказал Джангир, возвратившись с тарелкой, полной винограда.
– А они просто чуть больше похожи на наших дедов, чем мы с тобой. Только и всего.
– Мой дед был адвокатом и окончил Петербургский университет, - возразила Рена.
– Ну, не у всех же деды имели высшее образование. Мой был крестьянин. А твой?
– спросил он у Фариды.
– Не знаю, - оторвалась та от журнала.
– В анкетах я пишу - "из служащих", но, кажется, он был банщиком.
– Это славные ребята, честные трудяги. Ну, может быть, чуть диковатые, но это и здорово! В наш век соблазнов и всевозможных веяний - такая цельность натур! Вы не представляете себе, какие это замечательные люди: честные, мужественные, по-своему нравственные. О таких и надо писать, если ты человек честный, а не о бородатых юнцах, выясняющих за бутылкой коньяка, есть ли любовь, стоит ли учиться и умнее ли старшие младших...
– Ну вот, опять ты оседлал своего конька...
– Не перебивай, Рена. Знаете, зачем я вас сюда привел?
– Джангир встал, подошел к двери на балкон.
– Сегодня здесь может произойти такое, что вы запомните на всю жизнь.
Девушки настороженно вытянули шеи и из глубины комнаты посмотрели на ларек.
– Вы слышали, я спрашивал на улице про Агабалу? Это шофер. Сидел за то, что задавил человека. А его жена Сона, сестра Мишоппы, родила в прошлом году ребенка от этого одноглазого продавца. Они думали, Агабала не скоро вернется, ему десять лет дали. А он приехал сегодня и, по-моему, сегодня же рассчитается с ними.
– Что значит "рассчитается"?
– возмутилась Рена,: - А это мы посмотрим! усмехнулся Джангир.
– Ты что, с ума сошел? Надо позвонить в милицию! Джангир расхохотался. Рена злилась на него, но тоже улыбнулась, очень уж он заразительно хохотал.
– Где у вас телефон?
– спросила она.
– Ну перестань! В столовой. Над тобой же смеяться будут в милиции. Какие у вас доказательства? Может быть, бедняга и не собирается мстить. Да, в конце концов, у нас есть свой милиционер - Мустафа.
– Это ужасно, - сказала Рена.
– Ужасно?! Хм! А то, что Сафарали, имея семью, четырех детей, совратил Сону и опозорил Агабалу перед всем городом, не ужасно? Ты считаешь, это пустяки? Нет, дорогая, это тебе не Париж! У нас такие штучки не пройдут: умеешь блудить, умей и кару принять достойно.
– Ну что вы спорите понапрасну, - лениво вмешалась Фарада.
– Вечно воюете. А сколько лет Соне?
– Около тридцати.
– Она красивая?
– Ничего, миловидная.
– Ну, тогда все обойдется. Сегодня, по крайней мере. Не так-то просто убить хорошенькую жену после шести лет разлуки!
– А это мы посмотрим, - повторил Джангир.
С балкона все было хорошо видно: ворота двора, в котором жил Агабала, ларек Сафарали и противоположный тротуар улицы, соединяющий их. Милиционер Мустафа все еще читал газету. Время от времени он оглядывался, не смотрит ли жена, расстегивал кобуру и отщипывал кусочек от бутерброда с сыром, который она давала ему на ночное дежурство. Несколько мальчишек окружили грузовик с поднятым капотом и о чем-то оживленно спорили, то и дело заглядывая в двигатель. Тут же рядом, в тени машины, прямо на тротуаре, подстелив под себя носовые платки, играли в нарды двое пожилых мужчин; они азартно вскрикивали после каждого сбрасывания костей и с силой ударяли шашками по доске. Сафарали у ларька не было.
Первым из ворот вышел Мишоппа. Агабала шел следом. В руках у него была свернутая в трубку газета. Как только они прошли мимо Мустафы, тот перестал читать газету, но не отложил ее - не годится мужчине откровенно проявлять любопытство. И все остальные - и те, кто находился на улице, и те, кто следил за событиями из окон и с балконов, - старались сделать это как можно незаметнее. Мальчишки продолжали крутиться около грузовика, пожилые мужчины играть в нарды. И хотя с балкона Джангира не было видно сапожной лавки, можно было поручиться, что и те, кто стоял возле нее, не покинули своего места - вся улица продолжала заниматься своими делами, но ни один шаг Агабалы, ни одно его движение не ускользали от ее внимания.