На берегах Дуная
Шрифт:
Алтаев заметил волнение начальника разведки, хотел заговорить с ним, но Дубравенко опередил его:
— Обстановка, по самым последним данным… — Дубравенко развернул большую, всю испещренную условными знаками топографическую карту.
— Подождите, — остановил его Алтаев, — еще не все пришли. Вот и Дмитрий Тимофеевич.
Алтаев шагнул навстречу члену Военного совета генерал-майору Шелестову, пожал обеими руками его руку и спросил:
— Как поездка? Что венгры?
— По рассказам пленных, настроение подавленное, — проходя к столу, ответил Шелестов. — Большинство не хочет воевать. Многие боятся нас, но еще больше боятся немцев. Гитлеровцы жестоко расправляются с ними. Никаких судов.
Шелестов говорил четкими отрывистыми фразами, подтверждая свои мысли резкими взмахами руки.
Эту манеру Шелестова Алтаев узнал еще до войны, когда ему пришлось присутствовать на большой дискуссии в Академии наук. Тогда разгорелись споры по вопросам планирования народного хозяйства. Слушая быструю, переполненную цифрами речь одного известного в то время экономиста, Алтаев с трудом улавливал содержание. Экономист говорил почти одними цитатами, внушительно откашливался и победителем смотрел в притихший зал.
После его выступления долго никто не брал слова. Угрюмую тишину зала нарушал только легкий шорох бумаги и бульканье воды, которую экономист наливал в стакан. Председательствующий с тревогой всматривался в глубину зала и спрашивал:
— Кто следующий? Следующий кто, товарищи?
Но желающих выступать больше не было.
— Разрешите, — раздался, наконец, в тишине зала отчетливый голос.
Все обернулись. Из дальних рядов поднялся высокий, широкоплечий человек с открытым спокойным лицом и густой шевелюрой. Он прошел между рядами и взошел на трибуну.
В простой косоворотке, без объемистых папок и конспектов, он был совсем не похож на тех ораторов, которые выступали до него. Первые же слова он произнес сильным спокойным голосом. Аудитория замерла.
Все взгляды сошлись на выступающем. Он, взмахивая рукой, чеканил отточенные мысли, по пунктам разбивая теорию старого экономиста. Смуглое лицо его с резко очерченными полными губами и слегка выдающимся подбородком было спокойно. Изогнутые, почти сходящиеся, негустые брови то поднимались, открывая большие, умные карие глаза, то вновь опускались — и тогда лицо его старело на мгновение. Но вот брови опять взлетали вверх, на губах появлялась улыбка — и он казался совсем юным.
— Шелестов Дмитрий, Митя наш, — шептал сосед Алтаева, — умница, большая умница. Подумать только: рабочий, слесарь, всего семь лет назад вечерний рабфак кончил. А теперь доцент. И смотри, как этого зубра на лопатки положил…
После этой дискуссии Алтаев внимательно следил за молодым экономистом Шелестовым. Его статьи часто печатались в журналах и газетах, а перед войной вышла большая книга, посвященная хозрасчету и экономике кооперативного хозяйства…
Вокруг командующего и члена Военного совета собрались генералы и полковники, прибывшие на заседание Военного совета.
— Кажется, все пришли, — осматриваясь, заметил Шелестов.
— Прошу садиться, товарищи, — пригласил Алтаев. — Нам нужно оценить создавшуюся обстановку и выработать новое решение. Времени мало, в двадцать два часа решение должно быть доложено командующему войсками фронта. Докладывать прошу коротко. Полковник Фролов, ваше слово.
Пока член Военного совета говорил о венграх, Фролов в глубокой задумчивости молчаливо стоял у окна. Обстановка на фронте резко изменилась, противник оправился после недавнего поражения и теперь в Будапеште сосредоточивал крупную группировку войск для контрудара. В ближайшие дни должно произойти что-то очень важное, решающее судьбу боевых действий на южном фланге советско-германского фронта. И теперь на заседании Военного совета Фролову нужно доложить о планах тех, кто
Глядя на карту, Фролов заговорил о тех тысячах пушек и пулеметов, которые стояли против гвардейской армии, перечислял номера полков и дивизий, подсчитывал количество людей.
Склонясь над столом, Алтаев вслушивался в доклад. Его отточенный с обеих сторон карандаш плавно передвигался по карте вдоль красной линии, которая с северо-востока на юго-запад рассекала Венгрию. Начинаясь у чехословацкого города Лучинец, она круто опускалась вниз, окаймляла Будапешт с востока, пересекала Дунай и, извиваясь, ползла по равнине, подходя ровной, почти прямой линией к восточному берегу озера Балатон. От западного берега озера линия фронта тянулась к востоку, выходя на северную границу Югославии, на берег реки Драва, вновь пересекая Дунай на территории Югославии.
А рядом с этой красной линией тянулась синяя зубчатая линия, то приближаясь почти вплотную к красной, то несколько отдаляясь, но нигде не обрываясь и не уходя от нее.
Между двумя голубыми разливами озер Балатон и Веленце располагались полки, дивизии, корпуса гвардейской армии. Перед ними была сильная оборона противника. Все пространство между озерами, шириною около сорока километров, вдоль и поперек искромсали траншеи, ходы сообщения, окопы, противотанковые рвы. Они запутанным лабиринтом, как в задаче-головоломке, ползли на северо-запад, сгущаясь у города Секешфехервар и скрываясь западнее Будапешта, в отрогах лесистых гор Вертэшхедьшэг.
Слова Фролова оживляли эту застывшую многоцветную картину. Вместо едва заметных синих стрелок Алтаев видел вражеские пулеметы, сплошь усеявшие межозерное пространство; позади них вырастала стена закопанных в землю танков и противотанковых пушек, а еще дальше, в глубине вражеской обороны, стояли минометные и артиллерийские батареи, штабы, резервные батальоны, полки и целые дивизии.
Слушая доклад начальника разведки, командарм подумал о том, как трудно было собрать все эти данные. Когда первые подразделения гвардейцев подошли к оборонительному рубежу, названному гитлеровцами «линией Маргариты», они ничего не могли увидеть, кроме серых кольев проволочного заграждения на унылых, размытых дождями холмах. Только летчики снабжали командование данными о начертании траншей, выявленных огневых точках и передвижениях вражеских войск. Но воздушное наблюдение и фотографирование не могли вскрыть всей системы обороны противника. Враг умело маскировался и применял различные хитрости. То, что с воздуха казалось безобидным холмиком, на самом деле было закопанным танком; то, что имело вид кучи взрыхленной земли, — огневой точкой. Основная часть работы по выявлению системы вражеской обороны легла на плечи наземной разведки. День и ночь на сотнях наблюдательных пунктов дежурили офицеры всех родов войск, всматривались в каждый кустик и бугорок, по неуловимым признакам распознавали огневые точки, инженерные сооружения, различные заграждения противника. В кромешной тьме ненастных осенних ночей разведчики подбирались к переднему краю, заползали в тыл противника, бесшумно захватывали пленных и так же невидимо и неслышимо возвращались.
В штабах, забыв, когда кончается день и начинается ночь, беспрерывно трудились офицеры-оперативники, разведчики, танкисты, летчики, артиллеристы, инженеры, связисты, снабженцы.
С разных концов в штабы непрерывным потоком текли сведения о противнике. Часто одни данные противоречили другим, и нужно было выявить истину, отбросив все ложное, ошибочное и второстепенное.
Труд многих сотен людей был заложен в тех данных, которые докладывал сейчас полковник Фролов.
Алтаев на секунду оторвался от карты и взглянул на начальника разведки.