На берегах Невы
Шрифт:
Он объявил, что партия меньшинства, то есть большевиков, требует власти и больше ничего. Декреты большевиков являются набором демагогических деклараций и не стоят бумаги, на которой они написаны.
— Если вы хотите власти, имейте мужество так и сказать.
Он обвинил большевиков в обмане людей посредством любых лозунгов и обещаний, без внутреннего смысла и служащих только цели обмана людей.
— История рано или поздно накажет вас за ваше политическое шулерство.
Его речь была встречена долгой и горячей овацией. Большевики злобно молчали в эти короткие минуты триумфа демократии.
Ленин молча слушал речь
Сталин подошёл к Ленину, и двое шептались несколько минут. О чём они шептались, я не знаю, но после этого поведение вооружённых банд стало ещё более разнузданным. Некоторые моряки спустились с галёрки и заняли депутатские кресла. Их поведение было не только наглым, но и мешало проведению собрания. Каждый раз, когда представитель большинства демократических партий поднимался на сцену, раздавались такие крики и шум, что услышать ничего было нельзя.
Крики «Застрелить его!», передёргивание затворов, направление ружей на ораторов, создавали нарастающую напряжённую атмосферу. Это была психологическая атака. Уже для всех стало очевидным, что вопрос об Учредительном собрании закрыт. Мы все осознали, что собрание обречено. Вопрос оставался только о сохранении лица и достоинства Учредительного собрания. Всё можно было вынести, кроме этой медленной пытки со стороны юных большевистских хулиганов. Некоторые из нас были на грани провоцирования кровопролития. Некоторые депутаты действительно были готовы пожертвовать своей жизнью, чтобы пресечь дальнейшее издевательство.
Чтобы выразить наши внутренние чувства депутат Ефремов внезапно забрался на сцену. Он был простой крестьянин и говорил, как крестьянин. У него была длинная борода и лицо как у Льва Толстого. С громким, я бы сказал, даже музыкальным голосом он производил внушительное впечатление. «Братья!» — и это обращение было так неожиданно, что наступила неожиданная тишина. «Братья! — повторил он, обращаясь не к собранию, а к галёрке. — Вы угрожаете нам, своим представителям. Ваши отцы и матери послали нас на это священное собрание, и теперь вы угрожаете нам своим оружием. Мы не боимся, мы не боимся умереть. Стреляйте, если у вас есть смелости! Стреляйте в меня! — закричал он со всей силы. — Я буду рад умереть за Учредительное собрание, о котором мы мечтали десятилетия. Стреляйте. Но не смейте оскорблять нас!».
Некоторое время бандиты молчали. Никто ему не ответил, никто не выстрелил, но тишина была не надолго.
Было десять часов вечера, и собрание превращалось в полный хаос. Левые кресла большевиков были почти пусты. Они ушли, видимо зная, чем это всё закончится. Несколько вооруженных моряков, развалившись на креслах, курили, громко разговаривая между собой. Некоторые спали.
Я поднялся на галёрку. Там был вообще ужас. Многие моряки были пьяны в стельку и валялись на полу. Другие играли в карты, не обращая ни на что внимания. Пол был усеян окурками и пустыми бутылками из-под водки и пива. Я искал молодого матросика, с которым говорил несколько часов назад. Я нашёл его с двумя его дружками, слушающих речи депутатов.
— Что ты думаешь об
Его лицо выражало смятение, и его друг быстро ответил на мой вопрос. Он тоже выглядел молодо и дружелюбно, как и его товарищ.
— Что-то не в порядке, господин доктор. Мы обеспокоены… Нам это не нравиться….
— Старик, который сказал застрелить его, он хороший человек, он как мой отец. Он так просто говорил, что мы всё поняли, — сказал первый матросик.
— Да, он говорил от всего сердца, — добавил второй.
— Но кто прав и кто виноват? — настаивал я.
— Мы точно сказать не можем, — ответил второй матросик.
— Мы чувствуем, что собрание правильное.
— Они, я имею виду наших товарищей, не должны так себя вести, — пожаловался первый матросик.
— Что ты скажешь своему отцу. Когда увидишь его? — спросил я первого матросика.
— Я не знаю, не знаю. Если правду, то он рассердится, что мы тут тихонечко сидели.
— Что ты имеешь виду, сидели тихонечко? Что вы могли?
— Мой отец прямой человек. Он ничего не боится. Он бы вёл себя также как это депутат, который порвал на себе рубаху и сказал застрелить его. Мой отец рассердится, узнав, что мы не защитили Учредительное собрание, — матросик готов был расплакаться.
— Ладно, — сказал я.
— Когда-нибудь люди России поймут, что они потеряли в этот день. Передай своему отцу привет от меня. Он, должно быть, правильный мужик.
— Да, господин доктор, он хороший. До свиданья.
Я спустился в зал немного в лучшем настроении. Разговор с двумя матросиками дал немного надежды, нет, не на сегодня, быть может для завтра.
Несмотря на продолжающийся шум, заседание продолжалось. Депутат за депутатом говорили речи, полные надежды на демократическую Россию. Однако, кризис, похоже, приближался. Каждую минуту теперь мы ожидали чего-то со стороны большевиков. Около одиннадцати вечера большевики запросили перерыв. Они захотели обсудить между собой вопрос о дальнейшем участии в собрании. Им дали разрешение, и они собрались в отдельной комнате [16] .
Ленин сделал инструктаж на этой большевистской летучке. «Центральный комитет партии, — сказал он, — предлагает оставить Учредительное собрание после оглашения специального обращения».
16
Следующий эпизод также описан коммунистом Х. Л. Мещериковым в «Пресса и революция», № 4, 1924 год.
Григорий Пятаков высказал некоторое сомнение относительно мудрости оставления собрания большевиками.
— Идея Конституционного собрания глубоко врезалась в сознание русского народа, и оставление собрания кажется не очень мудрым решением.
Бухарин говорил в пользу ленинского варианта.
— Не имеет смысла здесь оставаться, — настаивал он.
Другие тоже согласились, и было решено оставить конвенцию.
Ленин предложил резолюцию, в которой большинство Учредительного собрания названо врагами народа и предателями революции. Говорилось, что уход с Учредительного собрания был вызван нежеланием большевиков кооперировать с контрреволюционными партиями, которые не пожелали признать диктатуру пролетариата и достижения Советского правительства.