На берегах Невы
Шрифт:
— Я отказываюсь этому верить, — сказал член нашей комиссии Сургучёв.
— Во всяком случае, наш план ясен, — резюмировал Васильев. — Мы должны прорвать кордон и позволить людям подойти к Таврическому дворцу.
Мы все согласились. Наш план был прост: самая широкая улица, ведущая к Таврическому дворцу, это Литейный проспект. Наши два полка, расположенные у Фонтанки, образуют клин демонстрации. Бронированный дивизион, поможет полкам пробиться через большевистские кордоны к Таврическому дворцу. За ними пойдут люди. Многие профсоюзы, гражданские и ремесленные организации изъявили желание принять участие в демонстрации. Когда Таврический дворец будет освобождён, то
В то время как наша военная комиссия пыталась мобилизовать силы на защиту конституционного собрания, жизнь на Болотной улице текла своим чередом. Один за другим вырабатывались проекты будущих законов, и если бы Учредительное собрание выжило, то как знать, быть может, наша страна получила бы прогрессивное законодательство. Например, был выработан обширный закон по всеобщему образованию, затем новый закон о землевладении, который совсем по другому распределял землю в стране, и который был выработан с мельчайшими подробностями. Существенная автономия предоставлялась различным национальным областям России. Общее предположение было такое, что страна как бы приобретала форму новых Соединённых Штатов России. И люди, которые всё это составляли, уже мнили себя входящими в историю «отцами-основателями нации» по образу и подобию «отцов-основателей» Америки. Право на частную собственность было сохранено и были выражены надежды, что частная инициатива быстро разовьёт промышленность и коммерцию. Делегаты выказали мало интереса к тому, что пыталась сделать наша оборонная комиссия. Казалось, они полностью отрешились от всего того, что происходило в городе.
Мы были в приподнятом настроении, когда собрались на квартире Васильева вечером 3-го января и делегировали Сургучёва доложить наши планы президиуму и получить окончательное добро. Он возвратился поздно ночью. Мы сразу поняли, что что-то случилось. Он был мрачен и молчал.
— Всё потеряно, — сказал он наконец. — Васильев был прав. Чернов, потакатель, под давлением Ленина согласился продать нас на корню.
И он объяснил, что в связи с тем, что основных лидеров партии правых социалистов большевики пересажали, этот Виктор Чернов оказался вдруг в лидерах партии. Он сразу завозражал против принятия участия в демонстрации вооружённых людей. «Мы должны избегать всех враждебных актов, которые могут вызвать неудовольствие большевиков. Мы должны демонстрировать наше стремление кооперировать с ними. Мы ведь также являемся и их представителями, и это наша задача начертать будущее России» — разглагольствовал Чернов.
Большинство скрытых агентов в президиуме и в национальном комитете согласились с Черновым. Некоторые отказались даже допустить саму возможность, что большевики конспирируют за спиной Учредительного собрания. «Это авантюра, эта вооружённая демонстрация, — настаивал Марк Вишняк, который был генеральным секретарём бюро. — Это может испортить всё открытие конвенции. Нас избрали, чтобы представлять законы, а мы чем тут будем заниматься?» — продолжал он.
Чернов уверил всех, что дескать, Ленин довёл до его, Чернова, сведения, что никаких посягательств на Учредительное собрание не будет.
— Кто конкретно сказал вам об этом? — сердито спросил Сургучёв Чернова.
— Мартов и Натансон информировали меня о данной позиции Ленина.
— Это что было официально объявлено? — настаивал наш делегат.
— Да, более или менее, и если вы хотите знать, я сам попросил их выяснить это у Ленина, — признался Чернов. — Ленин не имеет никаких задних планов в отношении
Напрасно старался Сургучёв защитить наши планы. Он обрисовал мрачную ситуацию в Петербурге. Он указал на развёрнутую большевиками кампанию против Учредительного собрания, на аресты депутатов, концентрацию вооружённых банд вокруг Смольного и полное запрещение оппозиционной прессы. Но все эти доводы не произвели никакого впечатления на президиум ассамблеи. Было принято решение, что участникам демонстрации не разрешается приносить с собой оружие на демонстрацию.
— Невооружённые солдаты и гражданские лица, конечно, приветствуются, — заключил Чернов.
— Вам мало было уже одного урока, — закричал Сургучёв. — Вы получите горький урок послезавтра. Вы слепы как кроты. Разве вы не понимаете, что вопрос между большевиками и демократическими партиями будет разрешён не в Таврическом дворце, а на улицах Петербурга?
И он ушёл, не попрощавшись. Мы были раздавлены решением. Невероятно! Было ясно, что все надежды на демократию перечёркнуты одним наивным решением Вишняка, Чернова и им подобным. Однако, нам, вроде, как надо было подчиниться, и мы подчинились.
После того, как с этих событий прошли дни, недели и месяцы, когда мы подчинились решению Центрального Комитета партии, меня постоянно мучило растущее чувство вины. Это чувство вины и ощущения собственной слабости, отсутствия лидерства и мужества. Как председатель оборонной комиссии Учредительного собрания, моей обязанностью было игнорировать запрещение президиума ассамблеи и осуществить тот план, который мы задумали. Это была моя обязанность, мой долг 5 января привести войска, верные демократии, и рассеять кордон красных наёмников, окружавших Таврический дворец. Конечно, был риск, но и, конечно. Были хорошие шансы. Ведь события, происходившие 5 января, явно показывали волю народа, но я не оправдал надежд. Я упустил возможность предотвратить захват власти большевиками и установление режима уничтожения русского народа. Нет оправдания моей пассивности. Довод, что, дескать, у меня не было высокой должности в партии, отвергается моей совестью. Как человек, глубоко верящий в демократию, я был обязан руководствоваться моими убеждениями. И даже теперь, спустя столько десятилетий с момента разгона Первого Учредительного Собрания 5 января 1918 года, моё чувство личной вины я ощущаю также остро, как и тогда, пятьдесят лет назад.
«Серая Шинель»
Было очень холодно, этой декабрьской ночью. Васильев и я шли по набережной Невы. Стояла полночь. Река была покрыта толстым слоем льда и полуметровым слоем снега. Улицы были пустыми, за исключением нескольких извозчиков, развозящих припозднившихся людей по домам. Мы находились в угнетённом состоянии, если не сказать, в отчаянии после проведения вечера с делегатами на Болотной улице.
— Я не могу понять, — пробормотал мой друг, прикрывая рот ладонью, чтобы не застудить горло.
— А кто может?
— Революционеры… славные революционеры русской революции! А теперь, как дети, играющие в парламентские игры.
— Может быть, они выдохлись. Устали от всех этих лет, проведённых в ссылке и тюрьмах.
— Слабое оправдание, — горько заметил Васильев.
— Может, они старые. Они намного нас старше?
— Может быть. Во всяком случае, всем им за сорок.
— Ну не всем, но большинству.
— Террористы, которые ждали смертной казни. А теперь — как ягнята.