На берегах Невы
Шрифт:
И вот теперь этот человек в больнице с безнадёжным заболеванием.
Увидев меня, Харитонов вскочил с кровати и затряс мне руку.
— Меньше всего думал тебя здесь увидеть.
Он совсем не хотел говорить о своей болезни:
— К чертям эту болезнь. Конечно, я умру. Ну и что? Мы все умрём. К чему тогда вся эта суета? Эти медицинские люди, — и он указал пальцем на моего друга. — Вот он с коллегами приходят ко мне с угрюмыми лицами каждый божий день. Они стучат по моей грудной клетке. Слушают моё сердце и мрачно качают головами. Что за глупость! Скажи им, что я живу сегодняшним днём
Он был очёнь расстроен победой коммунистов:
— Это сатанинское дело. Бедный русский народ. Это отбрасывает русскую цивилизацию на сто лет назад. Я знаю этих мерзавцев. Всё, что они хотят — это власть. Им наплевать на маленького человека, бедного человека, любого человека. Я был в бешенстве, когда болезнь держала меня здесь последние четыре недели. Я умолял доктора отпустить меня, чтобы я мог сражаться с ними, но они забрали мою одежду. Эти доктора, что они знают о человеческой психологии?
И он начал расспрашивать меня о событиях последних трёх дней.
Доктор Л. ушёл, попросив меня зайти потом в ординаторскую.
— Мне ещё много пациентов смотреть, — сказал он.
Я рассказал Харитонову о событиях в Петербурге.
— К сожалению, меня не было с тобой и Демидовым, когда вы покушались на Ленина, я бы сумел выстрелить.
И я вполне поверил ему.
Когда я снова перешёл на его болезнь, он вообще отказался обсуждать это.
— Как я могу обсуждать мои болячки, когда вся страна болеет смертельной болезнью. Я не хочу жить при большевиках.
А когда я уходил, он повторил, что часто говорил мне раньше:
— Не всякая демократия годится, только мало это кто понимает.
Доктор Л. спросил моё мнение.
— Он вообще не дал себя осмотреть, — ответил я.
— Вот его история болезни, — и он передал мне папку с историей болезни.
Семь месяцев назад, где-то в апреле, Харитонов перенёс ангину: больное горло, высокая температура. Ему вырезали гланды. Всё вроде было нормально, но через шесть недель у него вспухли все шейные лимфоузлы, и снова воспалилось горло, и поднялась температура. А потом это уже почти не прекращалось. Врач Людмилов поставил диагноз инфекционного мононуклеоза, но кровь никто не смотрел. 14 сентября его положили в больницу уже с одышкой и кашлем. Уже можно было прощупать опухоль средостения, повышенный лейкоцитоз до 22 000, и был поставлен предположительный диагноз саркомы средостения.
Моё мнение было, что высокая температура и увеличенные лимфоузлы при невыраженном лейкоцитозе говорят больше за болезнь Ходжкина, которая является заболеванием крови, а не средостения. Молодые доктора согласились с моим диагнозом. Единственное лечение, которое можно было предложить в то время, было лечение соединениями мышьяка. Это лечение не излечивало, но могло немного продлить жизнь.
Доктор Л. предложил мне ещё один интересный случай.
— Это случай психоза связанного с боязнью рака, — сказал он. — У пациентки, которой под сорок лет, появилась опухоль на правом плече. Она была уверена, что это рак. Мы удалили образование, которое оказалось при анализе доброкачественной фибромой, но она отказалась верить в это. И через несколько месяцев ещё одна такая фиброма появилась
Мы пришли к пациентке. Это оказалась красивая женщина с большими коричневыми глазами и темными волосами. Увидев меня, она сразу заявила, что у неё рак.
— Можете мне ничего не говорить, — она была на грани истерики. — Я знаю, что у меня рак. Они не хотят говорить мне правду. Но я хочу знать правду о своём состоянии.
Она казалась достаточно интеллигентным человеком, и я начал с ней разговаривать.
— Опухоли на плече и шее, которые вам удалили, они ведь не росли быстро?
Она допустила, что они росли несколько недель.
— А теперь постарайтесь понять факт, что при микроскопическом анализе клетки ваших опухолей оказались не раковыми, а соединительно-тканными. Люди с такими опухолями живут всю жизнь и ничего. Эти опухоли доброкачественные и не влияют на продолжительность жизни. Поэтому можете расслабиться и жить спокойно.
— Я постараюсь, доктор, — ответила она смущенно.
Я и доктор Л. направились к выходу.
— Я надеюсь, что ты вылечил эту пациентку от «рака», — сказал доктор Л. — До свиданья, старик. Занимайся-ка ты лучше своей профессией, это гораздо безопасней чем политика.
Неподалёку находилась лаборатория физиолога Павлова, и я решил зайти к ним тоже.
Опыты шли полным ходом. Собаки выли и лаяли, и эксперименты по условным рефлексам проводились одновременно во многих комнатах. То тут, то там вспыхивали ожесточённые дискуссии, но о политике не было слышно ничего.
— Можно ли безусловный рефлекс превратить в условный? — спрашивал молодой студент.
— Конечно, можно, — отвечал доктор Зелёный, которого я знал уже несколько лет.
Я вмешался:
— Вы что-нибудь слыхали о событиях последней ночи? — спросил я у Зелёного.
— Что слыхали? — переспросил он с изумлением.
— Ну там, Зимний дворец… газеты читали? — наводил я, видя недоумение на его лице.
— Да я обычно не читаю газет. У меня сегодня операция на собаке, надо было наложить печёночную фистулу. О чем ты говоришь?
— Это не относится к области печёночных фистул, — ответил я недовольно. — Большевики свергли правительство Керенского.
— А если они действительно свергли? — Зелёный был озадачен. — У меня всё равно было впечатление, что Керенский не тянет.
И поменяв тему, он повёл меня показывать трёх новых собак.
— Вот сегодня мы оперировали на этой собаке. Она ещё чувствует себя неважно. Мы перевязали печёночную вену и таким образом создаём фистулу. Это, конечно, была идея Иван Петровича (Павлова). Он хочет доказать, что центральная нервная система имеет решающее значение для деятельности печени. Взгляни на этих двух собак.
Другие две собаки были свирепого вида, они угрожающе рычали на Зелёного и меня.
— Всего три недели назад эти собаки были милейшими созданиями. Теперь, после операции, их поведение полностью изменилось!