На берегах Невы
Шрифт:
Я встретил его за шесть лет до его смерти в Лондоне. У нас был неплохой обед вместе с его сыновьями Олегом и Глебом. Он был почти что слеп, но по-прежнему очень подвижен. Он отказался взять на себя ответственность за трагедию демократической России. Он продолжал доказывать, что он сделал всё в его власти, чтобы спасти Россию. Он умер в 1970 году в Нью-Йорке в возрасте 88 лет. С одной почкой он пережил Ленина на сорок шесть лет. Говорят, он был самый эффективный английский агент за всю историю Британской Империи.
Когда всё проиграно.
Я ожидал, конечно, что большевики
Я быстро шёл из моего дома в направлении Зимнего дворца. Утро было серым, и небо было сильно облачным. Жизнь вокруг текла, казалось, как обычно: почтальоны разносили письма, девушки, секретарши или продавщицы, спешили на работу. Только потом я заметил вдалеке красный патруль. Это были четыре человека с красными повязками на руке. Они шли медленно и неуверенно, оглядываясь, незнакомцы в чужом городе. Я дошёл до Александровской площади, когда снова наткнулся на красный патруль.
— Куда вы идете, гражданин?
— Я иду в госпиталь.
Я был в форме капитана медицинской службы.
— Пусть идёт. Он доктор, — сказал который постарше.
Я пересёк Невский и достиг Дворцовой площади, на которой не было никаких красных. Группы курсантов из военных училищ формировали кордон вокруг Зимнего дворца. Там и сям несколько орудий стояли с дежурившими возле них курсантами. Они не возражали, чтобы я прошёл в Зимний дворец.
Там был полный хаос. Залы были полны солдат, офицеров и гражданских. Они без дела слонялись туда сюда, разговаривая между собой. Казалось, никто не отвечал за порядок. Я тут же разыскал Флеккеля:
— Это бардак, никто не знает, что делать, — горько пожаловался он.
— Где Демидов? — спросил я.
— Он и Пальчинский одни из немногих, которые хоть что-то делают. Я думаю, он патрулирует правое крыло дворца, примыкающее к Эрмитажу. Как можно вообще защитить Зимний дворец, где миллион входов и выходов со всех сторон? Пойдём наверх.
Он привёл меня в огромную комнату потрясающей роскоши. Это была комната Николая Второго, а затем её занимал Керенский.
«Вот наше правительство минус Керенский», — заметил Флеккель иронически.
В креслах, на столах, на подоконниках сидели министры и другие правительственные чиновники. Не было никакой общей дискуссии, так только, если кто разговаривал между собой. Все внезапно замолкали, когда кто-нибудь приходил со свежими новостями. Высокий усатый мужчина в состоянии возбуждения пытался убедить группу людей, слушавшую его без особого энтузиазма: «Мы должны, мы должны защитить Зимний дворец во что бы то ни стало, — повторял он снова и снова. — Не позднее 48 часов, я вас уверяю, мы получим подкрепление. Казачьи полки идут из Пскова и других мест. Я умоляю, я умоляю, давайте драться, стоять насмерть». Это был Терещенко, Государственный секретарь, он пытался зародить энтузиазм в своих коллегах.
Грузный человек с молодым лицом, русоволосый, перебил его: «Конечно, мы должны защищать Зимний дворец. Это место нашего правительства. Как только большевики его возьмут, всё — сражение
Было два часа пополудни, когда вбежал Кишкин. Он был встречен шквалом вопросов: «Что нового?», «Где казаки?», «Что в генеральном штабе?». Кишкин был злой.
— Генеральный штаб ни черта не делает…. Они сидят и ждут…. Спрашивается чего…? Бог их знает. Я уволил полковника Полковникова, мерзавца и потворщика. Я принял на себя защиту Петербурга. Боюсь, только слишком поздно. Демократические партии в полном замешательстве. Невский проспект под контролем большевиков, у них броневики. Они движутся по направлению к дворцу. Они также подтягиваются со стороны Миллионной улицы….
Он был прерван только что вошедшим офицером.
— Крейсер «Аврора» только что видели в устье идущим вверх по реке, — доложил он Кишкину.
— О, господи! — воскликнул Маслов. — Это конец! «Аврора» в руках большевиков. Они будут стрелять по дворцу.
Вместе с Флеккелем мы покинули зал и начали циркулировать между многочисленными комнатами. С прибытием Кишкина определённый порядок восстановился.
Мы нашли Демидова с его кадетами в правом крыле. Он баррикадировал входы со стороны Эрмитажа. На Александровской площади кадеты спешно возводили баррикады вокруг здания. «Жалкое подобие обороны, — сердито пробормотал Демидов. — Мы проиграли… мы … мы заслуживаем этого… слюнявая интеллигенция… мы должны испить чашу до конца… наша судьба пасть со славой, как первые христиане».
Темнота спустилась на несчастный город. Напряжение выросло настолько, что курсанты военных училищ Ораниебаума и Петергофа, составляющие большинство оборонительных сил, решили созвать митинг по поводу того, что вообще-то, имеет ли смысл обороняться. Все они были университетскими студентами, призванными в армию и посланными в офицерскую школу. «Да, — сказали они. — Мы готовы драться, но нам необходимо сильное руководство». Они жаждали действий, а не гнетущего ожидания атаки большевиков. «Они нас перережут как котят в этом дырявом здании», — жаловались они. Кишкину пришлось полчаса уговаривать их выполнить свой долг по защите демократии.
Пришло подкрепление. Их было всего человек двести: казаки, армейские ветераны с георгиевскими крестами и женский ударный батальон. Демидов, стоя со мной в вестибюле, воскликнул: «О, господи! Ольга привала их сюда!».
Командиром женского батальона была его сестра, которая смотрелась очень воинственно в форме армейского капитана. Я встречал её до этого: русоволосая, высокая с прекрасной фигурой, она очень серьёзно относилась к идее Керенского организации женского батальона. Все девушки были высокие и спортивного вида. Они правильно несли свои ружья и маршировали по военному. На их погонах был чёрный череп на белом фоне — знак, что они готовы отдать жизнь за родину. Полные мужества, они промаршировали через мрачный Дворцовый зал, улыбаясь и подбадривая защитников.