На борту С-56
Шрифт:
С этой мыслью вхожу в кубрик. Приказания о сборе людей отдавать не нужно. Все тут. Ждут моего прихода. Сообщение о предстоящем выходе в море встречается с энтузиазмом. Кое-кто даже "ура" закричал. Разве можно удержаться, когда вся боль за оккупированные гитлеровцами города и села, за страдания родных и близких людей, накопленная за долгие месяцы войны, находит выход-завтра в смертельный бой с ненавистным врагом.
– Предупреждаю, поход предстоит сложный и трудный, - говорю я и добавляю: - Задачу и район узнаем завтра.
Через пятнадцать минут, несмотря на поздний
На собрание офицеров я пригласил секретарей партийной и комсомольской организаций. Рассказываю об обстановке на театре. В борьбе с лодками противник использует надводные корабли, авиацию, мины, свои подводные лодки и береговую артиллерию, усиливает охрану конвоев. Не стал я также скрывать, что из района, куда нам предстоит идти, не вернулась посланная туда подводная лодка. Подчеркиваю важность организации надежного зрительного и акустического наблюдения. Заканчиваю словами о том, что наше вступление в семью североморцев должно ознаменоваться отличным выполнением боевого приказа.
Офицеры внимательно слушают. Им предстоит поставить задачу личному составу своих боевых частей. Затем с заместителем по политической части капитан-лейтенантом Богачевым, парторгом Шаповаловым и секретарем комсомольской организации трюмным Обориным советуемся по плану работы в походе.
На следующий день за два часа до выхода в море у меня собрались командиры всех лодок, находившихся и базе. Это - традиция бригады. Командиры дают советы и желают счастливого плавания. За полчаса до выхода иду на командный пункт получить последние указания.
Провожать лодки в поход на Севере нередко приходило командование флота и обязательно командование бригады. Нас провожает комбриг Колышкин. Он обходит отсеки, жмет всем руки, желает успеха. С нами идут в поход, чтобы познакомиться с обстановкой и театром, командир дивизиона Трипольский и дивизионный штурман старший лейтенант Паластров.
Все приготовления закончены. Получено "добро" на выход. Отданы швартовы. Напутствуемые дружескими пожеланиями товарищей, уходим в свой первый боевой поход...
За кормой скрываются берега Кильдина, а затем Рыбачьего. Пройдена линия наших передовых дозоров. Погода свежая. Штурманский электрик Сергей Мамонтов проверяет в центральном посту работу своих приборов и тихо напевает:
А волны и стонут, и плачут,
И бьются о борт корабля...
Растаял в далеком тумане
Рыбачий - Родимая наша земля.
Мы снова одни среди бушующего Баренцева моря.
Да и что может быть лучше? Море закаляет волю человека, развивает в нем смелость, глазомер, ловкость, решительность... Привыкнуть к морю, сдружиться с ним, полюбить его и, полюбив, покорить, - это на берегу не придет, этому учит только оно само, грозное, суровое и прекрасное.
Всюду нас подстерегает опасность, но мы не беспомощны, сами несем смерть врагу.
Мы признаем свое право только на один страх-не перед противником, каким бы он ни был, а перед возможностью плохо выполнить поставленную нам боевую задачу.
– Успеха
– заявил я офицерам, объясняя в кают-компании во всех деталях задачу похода.
Вижу по лицам: они думают так же. Уверен, что так думают и все остальные члены нашего экипажа: и рулевой сигнальщик Василий Легченков, внимательно вглядывающийся в темноту ночи, и вахтенный торпедист краснофлотец Новиков, дежурящий у приготовленных к выстрелу торпедных аппаратов, и наш комсорг Михаил Оборин, беседующий в отсеке со свободными от службы членами бюро.
Подошли к минному полю, погрузились: решили преодолеть его под водой. Все стоят на своих постах по готовности номер один. Внимательно прислушиваемся к забортным шумам. В лодке полная тишина. Нервы напряжены. Ждем зловещего шороха трущегося о борт минрепа. Надо признаться, неприятное ожидание! Стоит кому-нибудь сделать неосторожное движение, и противная мелкая дрожь пробегает по коже. Но пройти минное поле нужно, и мы идем. Ведь мужество - это вовсе не значит не бояться смерти. Мужество - это преодоление страха, победа чувства долга над инстинктом самосохранения.
Когда наконец минное поле благополучно пройдено, по лодке проносится вздох облегчения. Всплываем под перископ. На поверхности бушует шторм. С большим трудом удается определиться и осмотреть район.
Сегодня о высадке не может быть и речи. Перекатывающиеся через палубу волны не позволяют спустить и нагрузить шлюпку. А если и удастся спустить, прибой у берега разобьет ее. Уходим штормовать в море. Снова томительные часы под минным полем, которое опять проходим благополучно.
Несколько дней штормит. Время уходит. Все короче становятся ночи, и уменьшаются шансы на благополучную высадку. Надо спешить, а тут, как нарочно, в темное время восходит луна.
Но ветер слабеет, и мы идем к берегу. Пока осматривали район высадки, море успокоилось Решаем лечь на грунт и дожидаться ночи. Делаем это для того, чтобы сократить до минимума время, необходимое на высадку. Оставаясь на грунте, мы сохраняем надежно обсервованное место, и перед высадкой нам не придется тратить время на его определение.
Приглашаю к себе лейтенанта Гладкова, худощавого высокого моряка. Он долго плавал матросом и штурманом в торговом флоте и офицером стал в самом начале войны. К нам на лодку назначен помощником командира. Это спокойный, рассудительный, слегка даже флегматичный человек. Мы сидим в моей каюте, в которой едва умещается два человека. Перед нами на столике карта с "поднятыми" глубинами. Обсуждаем подробности предстоящей высадки.
Главное - не дать себя обнаружить немецкому посту. Нам мешает, а врагу помогает луна. Штурман лейтенант Иванов рассчитал ее азимут и высоту на каждый час. Выгодно всплывать около полуночи и маскироваться тенью скал.
Времени на высадку у нас остается не более полутора часов. Команда расписана и натренирована. Должны справиться,
– Как будто все ясно, старпом?
– Так точно!
– Во время высадки я буду на мостике. Вам находиться в центральном посту. По мере выгрузки с лодки имущества подправляйте дифферентовку.