На далеких рубежах
Шрифт:
Спустился в люк Гришин. Узкий темный коридорчик вывел его в помещение, освещенное двумя маленькими лампочками, питающимися от аккумуляторов. Посредине стоял длинный стол с разбросанными на нем костяшками домино и газетами. В железной печурке догорал уголь. Пахло дымом, водорослями и еще чем-то весьма неприятным. Вместо кроватей — деревянные нары, покрытые тощими матрацами.
— Это и есть казарма, — сказал техник. — В кормовой части баржи — за перегородкой — склад топлива и продуктов. Комфорта, конечно, маловато, — повторил он, — но жить можно.
— Гм… — невыразительно гмыкнул Гришин, недобрым словом помянувши Поддубного. — А у вас семья есть?
— Как вам сказать, товарищ майор, — замялся техник. — Я почитай, что соломенный вдовец: несознательная попалась жена. Не пожелала кочевать со мной, уехала к родителям. Может, она и права, не знаю… Поскольку я локаторщик, так и кочую по безлюдным местам. До сих пор служил в так называемом заоблачном гарнизоне — в горах стояла наша радиотехническая рота. Глухо, дико, вот она, жена-то, и взбунтовалась. К цивилизации, так сказать, потянуло. Да я, собственно говоря, и не сожалею. Туда ей дорога, коль уж такая несознательная она. Хоть бы развод скорее получить…
— Дети есть?
— В том-то и штука, что нет. Будь у нас дети — сидела бы как миленькая, не рыпалась. Боюсь, чтобы не нагуляла дома да не записала на меня…
— Так, так, — невесело усмехнулся Гришин. — Такое бывает, молодой человек, да вы не вешайте нос!
— А чего б я его вешал? — приосанился техник. — Найду себе и такую, что сюда приедет. Мне уже пишет одна из родных мест… Давнишняя знакомая… Да я решил так: пока не закончится эта проклятая «холодная война», пока мы не завоюем мира, ну ее к лешему, всякую женитьбу!
— Что ж, по-вашему, выходит и ЗАГСы следует закрыть?
— По мне — хоть и так, — ответил техник.
— Ну нет, ошибаетесь, молодой человек! Жизнь, она идет своим чередом. Вот мы строим и защищаем коммунизм. Делаем это не только для себя, а и для будущих поколений.
— Все это я понимаю, товарищ майор, но достаточно того, что я уже однажды обжегся. Повременить не грех. Не качаться же мне с семьей в той старой галоше? А качаться нужно. И вероятно, чья-то смекалистая голова угнала нас на этот остров — вон куда достигает наш локатор!
— Да, голова смекалистая! — задумчиво согласился Гришин, снова вспомнив Поддубного.
Два солдата выволокли из чулана мешок и принялись чистить картофель, а третий принес кастрюлю со снегом и поставил на горячую плиту. Приближалось время ужина.
Офицеры поднялись на палубу, сошли по трапу на берег и остановились над каменным обрывом. Серое, неприветливое небо хлестало в лицо колючей крупой. Ветры гнали к острову каскады тяжелых волн, и при каждом ударе волны о берег содрогалась земля.
— Ночью здесь и ходить опасно, — заметил Гришин. — Поскользнешься, и поминай как звали! Так что здесь надо быть осторожным.
— Правильно, — подтвердил техник. — Но я строго предупредил солдат.
— Этого мало. Нужно от баржи ко всем объектам натянуть веревки. Видали, как это делают на севере, где гуляют снежные бураны?
— Видал. В кино.
— Ну, вот. Объявят тревогу — хватайся рукой за веревку и беги.
— Веревки у нас нет, а кабель имеется. Завтра протянем.
— Обязательно. А сейчас запускай двигатель. Я испытаю локатор, ознакомлюсь с «местниками» и проверю связь по радио.
— Есть, запустить двигатель! — козырнул техник и побежал выполнять приказание.
А Гришин все стоял и стоял, хмуро глядя в мутную морскую даль. Словно в ссылке, чувствовал он себя. «И все же, — думал он, — лучше с земли созерцать это море, чем с воздуха…»
Из гнетущего оцепенения его вывел характерный шум антенны радиолокатора, стоявшей на бугорке неподалеку от берега.
Антенна крутилась, оглядывая простор, и сразу у Гришина стало как-то легче и спокойнее на душе. И не таким уже забытым людьми и богом показался ему этот крошечный островок.
Прежде чем сесть к экрану, Гришин вошел в будку радиостанции. Радисты проверяли связь.
— «Водолаз», я «Робинзон», как слышите меня? Прием.
И чуть повременив:
— «Краб», я «Робинзон», как слышите меня?
Наконец радист связался с «Тайфуном». Гришин потянулся было к микрофону. Ведь «Тайфун» — это аэродром Холодный Перевал. Но передумал. Его остановила неожиданно уколовшая неприязнь к Поддубному. Ведь это из-за него очутился Гришин на этом жалком островке.
И не Поддубному, а комдиву доложил Гришин о своем прибытии на точку «Робинзон».
Даже в эфире не пожелал он встретиться с Поддубным. Но встреча все равно не состоялась бы. В это самое время подполковник Поддубный сидел за рулем «Победы» — отвозил Лилю на станцию. Машина то ныряла с разгону в глубокие долины, то, будто на крыльях, взлетала на крутые перевалы. От быстрой езды и резких поворотов у Лили слегка кружилась голова. Молодую женщину тошнило, и она знала, что это значит. Когда ей становилось невмоготу, она доставала из банки соленые огурцы…
Вскоре ей стало совсем плохо, машину пришлось остановить.
— Боже, чего только не натерпится мать! Начинаются мои муки.
Она стояла бледная и расстроенная. Поддубный платком вытер ей рот, поцеловал в холодные губы.
— Ну, давай вернемся.
— А институт?
— Потом закончишь.
— О нет, дорогой. Как-нибудь я уже дотяну. Осталось немного. А вернусь — буду преподавать офицерам английский язык и заодно писать. И полку польза, и хлеб свой…
— Дался тебе этот хлеб!..
— А как же? Разве это специальность — быть женой офицера? — слабо улыбнулась Лиля. — Ты вот мечтаешь о должности командира дивизии. Ведь правда? А с какой стати я должна останавливаться? Недаром говорят, что мужья эгоисты. Ты тоже эгоист.