На далеких рубежах
Шрифт:
Нет, не чувствовал Телюков неприязни и к начштаба. А взять майора Дроздова. Пусть строг, предельно строг и прямолинеен по характеру, иной раз у него даже крепкое, соленое словцо может вырваться. Ну и что? Среди своих же! Полк ведь не институт благородных девиц… Да и Дроздов зря не накричит, не обидится без причины. А летчик, летчик-то какой! Воздушный волк! А кто не хочет быть таким волком, чтоб уметь перегрызть врагу горло? Многое почерпнул для себя Телюков из опыта Дроздова, многому научился у него.
А Байрачный!
Как-то во время ночного маршрутного полета Телюков спросил Байрачного: «А ну-ка, определите, где мы сейчас находимся?» Летчик долго водил глазами по земным световым ориентирам, а потом покачал головой: «Хоть убейте — не скажу». Запутался, одним словом. А в другой раз в зоне пилотажа он перевернул самолет вверх ногами и уверял инструктора, что летит правильно, а что ошибается именно он Телюков. То же самое бывало и с Калашниковым, и со Скибой. Телюков до десятого пота вправлял, как он выражался, подчиненным «мозги» в кабинах тренажера и самолета. И добился своего. У летчиков окрепли крылья.
Тяжело, очень тяжело расставаться с боевыми друзьями-товарищами!
И все же летчик продолжал писать рапорт. Помимо воли. Так нужно. Придет время — он распрощается с товарищами, встанет на колени перед Боевым Знаменем полка, прижмет к губам багряное полотнище и — прощайте, друзья, не поминайте лихом! Хоть и извилистая была дорожка у летчика Филиппа Кондратьевича Телюкова, а все же не последним был он в полку. Вот и нарушителя границы утопил в море, а это большая честь всему коллективу крылатых воинов…
Сунув рапорт в карман, Телюков накинул на плечи куртку и опять отправился в лазарет. Однако доктор не впустил его в палату. «Пока что состояние больной плохое», — сказал он.
Постояв у крыльца, летчик побрел по тропинке, ведущей в штаб.
Сыпал легкий снежок. У дровяного склада визжала пила. В городке пахло сосной и дымом. Этот запах и визжание пилы напомнили Телюкову рабочий поселок, где прошло его детство. Он часто вспоминает родные места, а вот отныне столь же часто будет вспоминать этот городок.
Возле ДОС-а Телюков встретил капитана Махарадзе. Тот стоял голый по пояс, натирая снегом свою могучую волосатую грудь.
— Чего это ты, Филипп, повесил голову, как ишак? — задорно воскликнул Вано.
— Сам ты ишак!
— Вай-вай, нехорошо. — Вано слепил снежок.
— Отвяжись, князь. Не до шуток мне.
— Сокрушаешься, что не подняли прошлой ночью? Но ведь надо совесть иметь. Ты же сбил одного, чего тебе еще надо?
— Не в том дело, Вано… С Ниной плохо. Выпила… одним словом, отравилась. Понятно?
— Брось! — Вано вытаращил свои добрые глаза. — Но она жива?
— Пока жива. Иду вот из лазарета. Жива, но врач не допустил меня к ней.
— Так, может быть, ее надо как можно скорее отправить в госпиталь? Чего же ты плетешься, словно ишак? Скорее беги к командиру! Эх ты, друг! Беги! Командир только что пошел в штаб. Рубай с плеча. Скажи, что Нина твоя жена, и пускай даст самолет. Ну, чего стоишь? Беги, говорю!
«В самом деле, — подумал Телюков. — Почему бы мне не обратиться к командиру?» И сказал растроганно:
— Спасибо тебе, Вано, за добрый совет. Бегу!
В кабинете командира полка кроме подполковника Поддубного находились замполит и Рожнов. «Не иначе, — подумал Телюков, — как козлиная борода предъявляет полку свои претензии… Еще бы! Повеса-летчик довел работницу столовой до такого состояния, что она отравилась… Так сказать, вышла из строя штатная единица…»
Не теряя времени, Телюков попросил разрешения войти, а войдя, некоторое время стоял молча под взглядами троих начальников. В горле пересохло, в ушах звенело от охватившего его волнения.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал замполит, догадываясь, что привело сюда летчика.
— Спасибо. Мне хотелось бы обратиться к вам без посторонних, — Телюков метнул взгляд на Рожнова, ясно давая понять, что тот является посторонним.
Сидор Павлович молча сгреб со стола свою шапку и тотчас вышел из кабинета.
— Ну, прошу. Так что у вас произошло с официанткой? — спросил замполит.
— Ее зовут Нина, товарищ майор. Она моя жена.
Замполит смутился:
— Простите, капитан. Слышу об этом впервые. У нее нашли записку. Девушка никого не обвиняет, о вас и словом не упоминает. Но уже шумит весь городок… Прошлой ночью она была у вас дома?
— Точно не знаю. Во всяком случае, ключ у нее был.
— Вы, значит, не виделись с ней после возвращения с запасного аэродрома?
— Нет.
— Почему же?
Телюков перенес взгляд на командира полка. Тот сидел, низко опустив над столом голову, чувствуя себя довольно-таки неловко. Ведь он уже знал, что Телюкова, как перепела на дудку, понесло на звуки пианино… Как бы там ни было, считал Поддубный, а между ним и Телюковым все еще стояло имя Лили…
— Так почему? — повторил замполит свой вопрос.
— Оставьте, Андрей Федорович! — вздохнул Поддубный. — Это старая история.
— К сожалению, есть и новая, — угрюмо сказал Телюков и без обиняков начал рассказывать о том, что произошло в охотничьей хижине. Он подробно пересказал признание Нины и в заключение сказал, что любит ее, имеет по отношению к ней самые искренние и твердые намерения. Он извинился перед командиром за свой дурацкий, необдуманный поступок, объясняя его ничем не мотивированным желанием заглянуть в окно, и просил помочь Нине.