На далеких рубежах
Шрифт:
Эту тираду произнесла Лиза Жбанова.
— И та ваша официантка видела, — добавила она, злорадно хихикнув. — Такого стрекача дала, ого! Домой понеслась!..
Оторопев, Телюков стоял некоторое время не двигаясь. «Ваша официантка», «Ромео», «шелковая лестница» — звенело и путалось у него в ушах. Наконец он опомнился. В крайней досаде, негодуя на себя и проклиная Лизу, он пошел к коттеджу, в котором квартировала Нина. На его стук никто не ответил. За дверью было тихо.
Он долго и безрезультатно стучал. Постояв еще некоторое время на площадке, он спустился вниз и пошел домой, сгорая со стыда.
На улице к нему присоединился Рыцарь.
— Пошли дружок, — печально сказал Телюков, потрепав собаку по голове. — Вот уж как не повезет, так не повезет. Натворил глупостей, теперь оправдывайся как хочешь…
Лиля увидела, как за ведущей на балкон стеклянной дверью качнулись ветки и посыпался снег. Она знала о возвращении Телюкова, слышала гул самолета и сразу сообразила, кто заглянул к ней.
Ей стало как-то не по себе. Она захлопнула крышку пианино, забралась с ногами на диван, закуталась в одеяло.
…Что могло толкнуть Телюкова на столь нелепый, легкомысленный поступок? Безусловно, только одно: не остывшая в нем любовь. Если это так, то Лиле не следовало, пожалуй, показываться ему на глаза, не следовало бы приезжать сюда… Но, с другой стороны, ведь здесь ее муж, которого она любит и о встрече с которым столько мечтала. Телюкову невдомек, что ради него, Поддубного, она рассталась с родителями, оставила надолго, быть может навсегда, шумную и привлекательную городскую жизнь. И сейчас ей кажется, что вот эту глухую таежную даль, куда служба забросила ее Ивана, не променяет ни на какой город. Пускай там, в городах, кипит жизнь, пускай сверкают неоновые рекламы театров и кино, пусть манят нарядные витрины магазинов и ресторанов, зато здесь на каждом шагу — дыхание живой, девственно-чистой природы. Ее великолепие ни с чем не сравнимо. Это надо понимать и чувствовать. Чувствовать сердцем.
Вчера она ходила с Иваном в тайгу. Ни на картинке, какой бы крупный художник ее ни писал, ни в кино — нигде не увидишь того, что увидела она. Стоит ель, разлапистые ее ветви распластались на земле, пригнутые тяжестью искрящего снега. И под ней, под этой елью, — огромный, созданный природой снежный грот. Не успела Лиля залезть туда, как мимо нее прошмыгнула белка. Мгновение — и юркий зверек исчез в густых смолистых ветках.
И еще много чудесного видела Лиля. Словно в гостях у сказочной снежной королевы побывала. Видела причудливые ледяные дворцы под крутыми навесами берегов. Разбивались волны о мощные скалы, стекали назад ручейками, что тут же коченели и замерзали, громоздясь друг на друга, исподволь превращаясь в ледяные колонны. И когда Лиля вышла на берег и взгляду ее открылась сверкающая на солнце гряда торосов, то ей показалось, что она попала со своим милым на край белого света…
Лиля ходила на прогулку в солдатском кожухе и в валенках, взятых для этой цели на вещевом складе. Она выглядела в зеркале просто смешной. Но, очевидно, есть что-то неописуемо пленительное в простом наряде женщины, и Поддубный то и дело говорил: «Какая ты очаровательная у меня, Лилечка!» А как он был внимателен! Все время следил, чтобы его жена щеки себе на обморозила, натирал ей лицо снегом, заставлял бегать, целовал… Постороннему и в голову бы не пришло, что этот веселый, заботливый муж — командир полка, строгий и взыскательный подполковник Поддубный.
Домой вернулись они под вечер. Пили чай, любовались морозными узорами на окнах, а потом засели за перевод с английского.
Приятно было Лиле от этих воспоминаний о вчерашнем вечере, о прогулке по тайге.
В дверь кто-то постучал. «Уж не Телюков ли?» — насторожилась Лиля.
За дверью послышался голос Веры Иосифовны. Вчера она тоже забегала к Лиле с уймой всяких «новостей». Любит посплетничать… Ни капельки не изменилась за это время…
— Не спишь, Лилечка?
— Нет, нет, сейчас открою, — спохватилась Лиля.
Влетев со свойственным ее темпераментом в комнату, Вера Иосифовна сняла с головы платок и завертелась перед зеркалом, хвастаясь новой прической.
— Ох, Лилечка! — всплеснула она руками. — Сидишь здесь одна и ничего, верно, не знаешь. Всех летчиков и техников вызвали на аэродром. Мой Степан тоже помчался. Что случилось? Иван Васильевич не звонил? Я спрашивала своего, так он разве объяснит толком? «Служба!», «При-иказ!» — передразнила она мужа.
— Нет, не звонил, — обеспокоилась Лиля.
— И тревоги не было, а вызвали всех. Говорят, солдаты тоже уехали на аэродром, да не с пустыми руками, а с автоматами. Неужели война, а? Я постель на всякий случай собрала… Здесь есть бомбоубежище. И тебе советую, идем, пока не поздно.
— Да что вы, Вера Иосифовна, так уж и война! — с сомнением ответила Лиля.
Вера Иосифовна таинственно наклонилась к ее уху.
— Какой-то шпион все сигналы подает в горах. Ищут его, ищут и не находят. Словно невидимка. А наверное, о нашем аэродроме сообщает… Ну, я побежала, а то Вовка один дома. Эх, не будь Вовки, никакая война для меня не была бы страшна. Пошла бы к мужу на аэродром и помогала обслуживать самолет… Это мне не в новинку… Ну, я пойду.
Не дойдя до двери, Вера Иосифовна повернулась к Лиле, поманила ее к себе и тоном заговорщика спросила:
— Ты ничего не заметила?
— Нет, а что? — спросила Лиля, и сердце ее учащенно забилось.
— Была у меня Лиза Жбанова, и знаешь, что она говорит? Будто бы своими глазами видела, как к тебе на балкон лез Телюков. А ведь он, говорят, связался тут с одной… официанта она… Из местных, таежная… И представь себе — прехорошенькая! Так ты, Лилечка, смотри, она еще глаза тебе выцарапает. Ну, пока! А если тревогу и для нас объявят — беги в бомбоубежище. Оно неподалеку — за нашим ДОС-ом.
И ее каблуки застучали по ступенькам.
Лиля с трудом сдерживала себя. Ей хотелось крикнуть Вере Иосифовне вдогонку, чтобы она больше не ходила к ней со своими дурацкими новостями.
Подойдя к телефону, Лиля позвонила мужу. Но на вопрос жены, скоро ли он приедет домой, он ответил: «Подожди, мне сейчас некогда…»
Это верно. Поддубному было не до семейных дел. Обычная жизнь дежурного домика в эту ночь нарушилась. Летчики не играли в шахматы, не стучали костяшками домино авиационные специалисты. Все находились у самолетов, боевую готовность объявили не для отдельных экипажей, как не раз случалось до этого, а для всего полка. На аэродром выехали химики, дозиметристы и санитары.