На далеких рубежах
Шрифт:
Она еле уловимым знаком вызвала мужа на кухню:
— Ваня, пойди в столовую и принеси обед.
— Но почему?..
— Пойми. Не получилось у меня… Борщ пересолила…
— Тс… — Поддубный приложил палец к губам.
— А что же делать?
— Давай что есть.
— Так ведь стыдно!
— Глупости! — Поддубный вошел в комнату: — Андрей Федорович, моя жена пересолила борщ, она в отчаянии. Но мы все-таки съедим его, а?
— Конечно, я даже люблю пересоленное.
— Слышала, Лиля? Андрей Федорович любит все пересоленное.
— Да станете ли вы есть? — покраснев, спросила Лиля с сомнением.
— Станем! — в один голос ответили мужчины, перемигнувшись.
Лиля наполнила тарелки и встала у стола.
Некоторое время мужчины ели молча. Затем начали наперебой восхвалять хозяйку. Это уже совсем вывело Лилю из себя.
— Ах вы, черти! Да ведь вы водой обопьетесь! А ну, давайте-ка сюда тарелки!
Она забрала у мужчин тарелки с борщом, отнесла на кухню, и, наскоро одевшись, побежала за обедом в столовую.
Глава седьмая
Тем же вертолетом, которым Телюков отправил Нину в госпиталь, только на неделю позже, майор Гришин вылетел на остров Туманный. Там, как сообщили из штаба дивизии, инженеры установили и уже испытали радиолокатор и радиостанцию, а хозяйственники оборудовали жилье.
Гришин пока числился штурманом полка, но сознавал, что его летная карьера оборвалась окончательно. От этого сознания на душе было печально. Пройдет какое-то время, бывшего штурмана вычеркнут из списков полка и занесут в списки радиотехнического подразделения. И неизвестно еще, какой назначат оклад и как долго просидит майор на этом острове, оторванный от семьи, от всего мира.
Неохотно летел он на новое место службы, но деваться было некуда…
Утешался надеждой, что на острове он покажет себя, завоюет славу, а с нею, как на крыльях, перелетит на КП дивизии, а то и выше.
Собираясь к новому месту службы, он захватил с собой ружье и запасы патронов, чтобы коротать на охоте часы досуга. Новый пункт наведения получил позывной «Робинзон», и Гришину представлялось, что это такой же живописный остров, как тот, на котором много лет прожил знаменитый герой романа Даниэля Дефо…
День стоял пасмурный, серый. За линией прибрежных торосов открывалась снежная равнина, которой, казалось, не было ни конца ни края. Навстречу из-за горизонта клубились тяжелые свинцовые тучи, волоча за собой серые свинцовые гривы снегопада. И чем дальше от материка отходил вертолет, тем больше суживался горизонт, сгущалась мгла.
В пассажирской кабине вместе с Гришиным находился солдат-радист, паренек лет двадцати, живой и непоседливый. Он то и дело припадал к окошечкам, разглядывая однообразную ледяную поверхность моря. Его, видимо, захватила романтика полета на далекий безлюдный остров, затерянный в безбрежности моря.
— А посмотрите-ка, товарищ майор, что под нами! — вдруг воскликнул радист.
Гришин равнодушно поглядел вниз. Вертолет пересекал границу замерзания. Колыхались разорванные волнами обломки льдин, толкались, терлись, наползая одна на другую. Вода выглядела на диво черной, растекалась рукавами, образуя озерца причудливых очертаний. Вся эта картина напоминала большую реку во время весеннего ледохода.
И вот среди этого беспорядочного нагромождения льдов, среди всего, что шевелилось, качалось, покрывалось мелким снегом и утопало во мгле, вертолет вдруг остановился и начал постепенно приседать, словно прощупывая колесами прочность почвы. За окнами промелькнули темно-зеленые квадратики автофургонов и казавшихся хаотическими сплетения антенн.
— Ур-р-а! Земля-я! — с буйным восторгом воскликнул солдат. Не иначе как этому юноше в военной форме мерещилось его перевоплощение в сына капитана Гранта или в какого-нибудь героя приключенческого романа…
Но вскоре, выйдя не землю, оба пассажира — и офицер и солдат — испытали досадное разочарование. Остров, вдоль и поперек исклеванный бомбами, можно было проскакать на одной ноге. И нигде и намека на лес. Голо, как на пустой тарелке.
«Богом проклятая земля», — заключил Гришин, глубже пряча в вещевой мешок свое ружье, чтобы людей не смешить.
Высадив пассажиров, экипаж вертолета снялся и, не теряя ни минуты, ушел назад, так как близился вечер, а погода с каждой минутой ухудшалась.
Прибывших обступили с десяток солдат в белых полушубках и серых валенках. Это были операторы, планшетисты, радисты, дизелисты. Гарнизон острова возглавлял начальник радиолокационной станции, краснощекий, пышущий здоровьем старший техник-лейтенант Левада. Отдав майору рапорт, он застыл в стойке «смирно», как бы подчеркивая этим, что и здесь люди знают и уважают военные порядки.
— Вольно, вольно, — равнодушно махнул рукой Гришин, назвав себя по фамилии.
— Слыхали — командиром к нам? — сказал техник. — Прошу в казарму.
— А где ж она? — не понял майор.
— Вон там, — техник махнул рукой на баржу, покачивающуюся под обрывистым высоким берегом.
— Как, на барже?
— Ага. Там. Пока, товарищ майор, комфорта, конечно, маловато, прямо сказать, никакого. С непривычки, пожалуй, и не заснешь. Качает, будто в люльке. Волна бьет о борт, баржа хлюпает, скрипит. Но это на первых порах. А дальше — приобвыкните. А лето настанет — выроем землянку. Тогда нас отсюда и атомной бомбой не выкуришь.
— Вы, однако, весельчак, техник.
Левада сконфузился.
Солдаты молча поглядывали на майора. Их, вероятно, немало удивляло то, что он был в летном — в унтах и шлемофоне.
— Ну что ж, ведите меня в вашу казарму, — распорядился Гришин, обращаясь к технику и беря в руки свои вещи.
Баржа — неуклюжее старое корыто, обитое железом и со всех сторон покрытое ледяной коркой, — стояло, наглухо пришвартованная стальными тросами к скалистому берегу.
На палубу вел деревянный трап с поручнями. Пробегая по нему, солдаты спускались крутыми ступеньками в люк, словно ныряя в прорубь.