На далеких рубежах
Шрифт:
Но предстояло еще много дел. Телюкову следовало тренироваться и в полетах на бомбардировщиках, и в прыжках с парашютом. Затем соответствующим образом подготовить бомбардировщики. А главное — получить разрешение. И, наконец, нужно иметь вертолет, который подбирал бы Телюкова после катапультирования.
Многое нужно было еще сделать. Серьезное дело задумано, но Поддубный твердо решил довести его до конца. Его в этом активно поддерживал замполит Горбунов. Он собственноручно писал докладную записку, доказывая, что использование Ту-2 в качестве мишеней — дело большой важности и вполне осуществимо. Замполит стал для Поддубного так же близок, как Дроздов. Поддубный уважал Горбунова за прямоту характера, скромность и прекрасное понимание современных задач по обучению и воспитанию воинов-авиаторов. После отъезда Семена Петровича в отпуск они еще больше сблизились, работали, как говорится, душа в душу. Даже столы поставили в одном кабинете, потому что никогда не мешали друг другу.
— Это идея, Иван Васильевич, аллах ее побери! — говорил замполит, имея в виду Ту-2. — Какая, собственно, разница — целые самолеты мы сдадим промышленности на переплавку или обломки? Зато польза-то какая! А?
— Вот именно!
Захватив с собой инженера, они ездили осматривать Ту-2, сами опробовали на некоторых машинах двигатели, управление, приборы.
Вот об этом, о Ту-2, и думал Поддубный, разговаривая с полковником ночью по телефону.
Подождав, пока Семен Петрович успокоится, отведет душу, он вкратце изложил ему план.
— Ого, что тебе взбрело в голову! — загудел голос Семена Петровича в трубке. — Не лез бы ты, хлопче, допрежь батьки в пекло. Прыток больно!
— Ничего не прыток! У американцев это практикуется.
— Сомневаюсь. Они свои устаревшие самолеты и вообще всякий военный хлам продают стеллитам. На тебе, Данило, что нам не мило, а ты доллары взамен…
— И продают, конечно, и используют как мишени.
— Нет у нас необходимости подражать американцам, — упирался полковник.
— Подражать нечего, но ценное надо перенимать.
— Нет, нет, выкинь ты это дело из головы!
— Не выкину, Семен Петрович! Горбунов — за. Попробуем ходатайствовать перед высшим начальством.
— Ну, валяйте, валяйте, коль нечего вам делать. Только заранее предупреждаю: ничего не выйдет.
— Посмотрим.
Спустя примерно неделю с того дня, как замполит опечатал пакет с докладной запиской в адрес Военного совета, на аэродроме Кизыл-Кала приземлился транспортный Ли-2, из которого высадилась группа офицеров во главе с главным инженером соединения. Увидя своего прямого начальника, инженер-подполковник Жбанов поспешил ему навстречу, чтобы отдать рапорт.
На стоянке самолетов засуетились:
— Комиссия!
Особенно волновались те, кто чувствовал за собой какую-нибудь провинность. Несколько техников побежали в помещение, где хранились формуляры, и начали наскоро заполнять соответствующие графы, которые должны были заполнить раньше. Механики, оружейники, прибористы рвали ветошь и начинали драить самолетам фюзеляжи, крылья, хвосты. Утром, снимая со своего самолета чехол, техник-лейтенант Гречка оторвал шнурок. Не ахти какой дефект, но и к нему тоже может придраться комиссия… Гречка замаскировался под самолетом и, вынув из панамы иглу, принялся поспешно пришивать злополучный шнурок.
Волнения, однако, оказались напрасными. Вопреки ожиданию, главный инженер в сопровождении офицеров направился в противоположную сторону аэродрома, туда, где стояли старые, никому не нужные бомбардировщики Ту-2. Авиаспециалисты, поддавшиеся переполоху, дабы сгладить свою поспешность, а главное, напрасную рачительность и растерянность, разглагольствовали.
Гречка рассуждал как бы сам с собою:
— Ну что такое шнурок? Так себе, чепуха. А увидели бы члены комиссии, что его нет на чехле, — сразу в блокнот. А потом: «Такой-сякой техник Гречка плохо ухаживает за своим самолетом». И пошла бы писать губерния… Как-то — это было еще в школе, — продолжал Гречка, обращаясь к товарищам, — налетела комиссия, тоже из штаба. Дернуло одного инженера заглянуть в кабину моего самолета. А там, как на грех, грязь прилипла к педалям. Вот за эти-то педали и гакнуло мне… Так протирали с песочком, что в пот кинуло… А ведь, по правде говоря, отличником считался. К медали был представлен. Не довелось увидеть мне ту медаль. Даже фотографию мою выскребли с доски отличников… Так сразу слава моя и померкла… Посему с комиссиями шутки плохи…
Авиационные специалисты любили слушать Гречку, который говорил по-русски с мягким украинским акцентом. Получалось у него очень своеобразно. Говорил он всегда серьезно, без тени улыбки, с наивной простотой. А интонации были теплые, с юмором.
Прилетевшие офицеры снимали с бомбардировщиков чехлы.
Все недоумевали: что они надумали?
Туда же, к бомбардировщикам, по рулежной дорожке промчалась командирская «Победа». Рядом с майором Поддубным сидел замполит Горбунов. Вскоре к Ту-2 подкатила бензоцистерна. А приблизительно через час загудели запущенные двигатели.
Пробуют. Неужели кто-нибудь собирается летать на этих старых корытах? И какая в этом необходимость? Ведь боевая авиация — истребительная и бомбардировочная — давно уже перешли на реактивные моторы.
— Не иначе как в музей древностей собираются отправить.
— В тех самолетах давно уже фаланги и скорпионы водятся.
— Водятся или не водятся, а крысы благоденствуют, — сказал Гречка. — Они, проклятые, обмотками проводов лакомятся. На одном аэродроме, как рассказывают, пришлось стоянку самолетов облить мазутом. Видимо-невидимо поналипало тех крыс. Залезет в мазут — и ни сюды и ни туды. Подрыгает ногами, хвостом посмыкает — и готова.
— А не случалось, чтобы крыса поднялась на самолете в воздух? — спросил кто-то из младших авиационных специалистов.
— Э, нет. Крысу туда и калачом не заманишь. Чует подвох, заранее сбегает…
Условно старший лейтенант Телюков был уже вторично уничтожен в учебных боях. Первый раз это случилось во время воспроизведения взрыва атомной бомбы. Вздумалось ему посмотреть на дымный гриб. Высунул из укрытия голову, а посредник с белой повязкой на рукаве тут как тут:
— Забрать!
Санитары подхватили летчика на носилки и поволокли в санчасть. Там «пострадавшего» осмотрели, измерили уровень радиации и отсортировали к группе безнадежных, так сказать, к боевым потерям.
Но тогда его только позабавила эта строгая и, на его взгляд, несколько наивная условность. Обращаясь к таким же, как он сам, «Уничтоженным», Телюков пошутил:
— Закурим, пока наши праведные души не дошли до рая. А то и покурить там не дадут — святые апостолы боятся табачного дыма как черт ладана.