На дальних берегах
Шрифт:
— Время? — коротко спросил Вася.
— Час.
Они вынули палочки из каналов в толовой массе и раздавили капсюли детонаторов. В коридоре слышались уже шаги идущих к ним хозяина и девочки. Вася быстро сунул сумки под большой диван.
Хозяин ввел в комнату девочку. Она смотрела на офицера глазами, полными испуга. Девочка словно не знала, что для нее лучше: остаться здесь или следовать за военными? Она и понятия не имела, зачем ее держали в доме до сих пор. Вася взял ее за руки потянул за собой.
Когда они прошли через прихожую, полную новых посетителей, все удивленно уставились на них. Однако никто не посмел вмешаться, — офицер был в высоком чине.
На улице Мехти шепнул девочке:
— Только не пытайся кричать. И, пожалуйста, успокойся, мы не собираемся тебя обидеть.
— Отпустите меня! — взмолилась девочка. — Я не буду кричать, я буду совсем тихая…
— Милая, хорошая моя девочка, — ласково произнес Мехти. Он обнял девочку и прижал ее к груди. — Куда же я тебя отпущу? Ведь они снова найдут тебя!
— Я спрячусь, — уговаривала девочка, цепляясь за рукав Мехти. — Отпустите, отпустите меня!
Мехти почувствовал, что девочка дрожит, как в лихорадке.
— Идем быстрее! — произнес он прервавшимся голосом, повернувшись к Васе.
И Вася понял, как тяжело и больно Мехти за девочку. Он вспомнил, как первый раз Мехти сказал ему: «Вася, я советский».
Ветер неистовствовал по-прежнему. Улицы были пусты. Только изредка с гулом проносились патрульные машины, и тогда Мехти и Вася прятались в воротах домов.
Около одного из домов рабочего квартала девочка вырвалась от них и бросилась к дверям, крест-накрест забитым досками.
— Папа! — закричала девочка, отчаянно стуча кулаками в дверь. — Папа!
— Это был их дом.
Мехти подошел к ней и тихо сказал:
— Идем, девочка… Его нет дома…
Девочка, недоверчиво отстранив его руку, прыгнула через разбитое окно в комнату и исчезла в темноте.
— Папа! — все звала она.
— Вася, — тихо попросил Мехти. — Вытащи ее как-нибудь оттуда.
Вася полез в комнату и с трудом увел девочку из дому.
— Отпустите, отпустите! — просила девочка. — Это наш дом, я подожду папу, он придет. Вот его трубка, он забыл ее дома, отпустите…
— Поторапливайся! — приказал Васе Мехти. И, взяв девочку с обеих сторон за руки, они вышли на окраину города и завернули в сторону Опчины.
Как ни успокаивал ее по дороге Мехти, как ни старался уверить, что он друг ее отца, перепуганная девочка все плакала и вырывалась из его рук. И только в Опчине, в доме Марты Кобыль она немного успокоилась, увидев Анжелику, которой часто приходилось бывать в доме Николича.
Анжелика усадила ее рядом с собой в машину, и они снова поехали в город. Девочка перестала плакать. Она тихо спросила у Анжелики, кто этот майор.
— Это Михайло.
— Михайло? — недоверчиво переспросила девочка.
— Да, это он.
— Михайло! — повторила девочка. Она произнесла это слово так мягко, как произносила слово «папа». — А меня зовут Вера.
— Тихо, Вера, — прошептала Анжелика, — молчи.
— Хорошо, — покорно согласилась девочка.
Машина остановилась у особняка Эрнесто Росселини.
— Синьор Росселини ждет вас наверху, — любезно сообщил Анжелике секретарь.
Анжелика была заранее осведомлена о расположении комнат, обо всех входах и выходах в этом особняке; но, конечно, не подала и виду и попросила секретаря проводить ее.
«Это главная лестница, — отмечала про себя Анжелика, как бы проверяя достоверность сведений, которые передали ей от товарища П. — Сейчас нужно повернуть влево, потом прямо, пройти через площадку, тут должны быть позолоченные бра. Вот они. Теперь нужно направо. Но почему он завернул налево? Значит, Росселини примет меня в гостиной. Там тоже имеется телефон. Вот резная дверь, сейчас я войду в угловую комнату и увижу Росселини, подтянутого старика среднего роста, с выкрашенными усами. В очках он сейчас или без очков? Если секретарь сообщил ему, что жена Фраскини молода, то, наверно, без очков. Так он выглядит немного моложе. Кажется, окна этой комнаты выходят прямо на улицу».
Старик открыл дверь и пропустил Анжелику вперед. Она увидела Росселини. Он был в очках и пытливо смотрел на гостью. Это не понравилось Анжелике. Но она сделала вид, что не замечает скрытого подозрения во взгляде Росселини и воскликнула укоризненно:
— Ах, синьор Росселини, как долго вы заставляете себя ждать!
Росселини поцеловал Анжелике руку. Сохраняя некоторую настороженность, он улыбнулся ей и пригласил к маленькому круглому столу, на котором стояла ваза с печеньем и графин с вином.
— Что с Пьетро? — пристально смотря на Анжелику, спросил Росселини, когда они сели за стол.
— О, я так расстроена!.. Не прошло и пятнадцати дней после нашей свадьбы, как бедный Пьетро слег.
— Неудивительно, — спокойно произнес Росселини.
— Как вы сказали?
— Я говорю — неудивительно, что ваш муж заболел. Возраст!.. Гм… сколько ж ему стукнуло в прошлую весну?
Анжелике, конечно, было известно, сколько старику лет, но, поняв, что Росселини устраивает ей нечто вроде допроса, она решила не отвечать.
— А я как-то не интересовалась его возрастом, — она покраснела: жену Фраскини должно было смутить напоминание о разнице в их годах.
— Вот как? — сдержанно улыбнулся Росселини, разливая вино по бокалам. — Ну что ж, выпьем за здоровье моего друга. — Он поднял свой бокал и, помедлив, добавил: — И вашего супруга… Конечно, раньше всего я должен был поднять бокал за ваше здоровье, синьора, но болезнь Пьетро заставляет меня нарушить обычай.
Он глотнул вина. Гостья произвела на него приятное впечатление: она была и изящна и как-то мило наивна… Молодость!..