На дальних берегах
Шрифт:
— Но почему груша? — протестует Анжелика. — Я не согласна; это яблоня.
— От твоего несогласия яблоки все равно на ней не вырастут! А вырастут груши — мелкие, кислые, самые настоящие дикие груши! Видишь, какие цветы? Как у вишни — белые, с мелкими лепестками; и ветки более суковатые, чем у яблони.
Анжелика молчит. Наконец, пережив очередное поражение, весело заявляет:
— Ты настоящий специалист, Вася! Агрономом бы тебе быть, — она смотрит вперед на дорогу и торопит своего товарища. — Идем, Вася.
— Василек, а не просто Вася! — улыбаясь, поправляет Вася и прибавляет шаг.
Вдоль дороги растут ореховые деревья, стройные, нарядные каштаны. Мехти не случалось видеть раньше, как цветет каштан. Он остановился под раскидистым деревом, посмотрел вверх. Вот кто по-настоящему праздновал весну. Меж молодых, разлапистых листьев белело бесчисленное множество цветков каштана. Они были похожи на белые точеные свечи. Гордо высился каштан среди маслин и благородных лавров.
С гор спустились на землю длинные тени. Загорелись первые звезды, и чем гуще становилась тьма, тем ярче выделялись они на чистом, безоблачном небе. Звезды висели низко над землей. Казалось, что стоит взобраться на вершину горы и достанешь вон ту, крайнюю звезду…
— Знаешь, Анжелика… — сказал Вася. — После того как у меня взяли кровь для Мехти, я почувствовал, что счастлив… А ты сделала меня совсем счастливым!
Анжелика молчала, напряженно вглядываясь вперед: она боялась потерять из виду маячивший впереди силуэт Мехти. Но Мехти скоро исчез в сгустившейся темноте. Анжелика обернулась к Васе:
— Вася… Не надо об этом. Тебе просто показалось…
Однако Васю можно было убедить в чем угодно, но только не в том, что Анжелика не любит его. Слишком тесно переплелись их судьбы…
— Ведь ты любишь меня, Анжелика?
— Не говори так! — взмолилась девушка.
— Нет, буду говорить! Я не хочу, чтобы ты мучилась. Я и сам вовсе потерял голову!..
А Анжелику мучило как раз то, что Вася ничего не хотел понять! Да, он дорог Анжелике, так же дорог, как и Михайло. И если бы с Васей что-нибудь случилось, она, наверное, умерла бы с горя. Но это вовсе не то, о чем он мечтает! Анжелика, однако, не могла объяснить этого Васе и только вздохнула. А Вася говорил тихо, вдохновенно:
— Помню, когда я был пионером, мы летом каждый день ходили с ребятами в лес. Какой это лес, Анжелика! Там у нас были качели, высокие-высокие. Бывало, оттолкнешься посильней и взовьешься к самому небу! А когда летишь вниз, то кажется, что под ногами нет никакой опоры! Мелькают деревья, а ты летишь, летишь, даже сердце екает! Скользнут над землей качели, взлетят вверх, замрут на мгновенье. Земля где-то далеко внизу. Скот мирно пасется. Потом снова летишь вниз, снова екает сердце! — Вася помедлил и почти шепотом добавил: — Так же вот екает у меня сердце, когда я вижу тебя, Анжелика. Сто раз в день увижу — сто раз екнет. А у тебя… тоже?
— Вася, — тихо, почти умоляюще сказала Анжелика. — Не стоит об этом. Ведь война, Вася!
— Ну и пусть война! Мы же люди, Анжелика! Вот покончим с фашистами и поженимся. Конечно, для этого надо сперва остаться в живых. Но даже если и умрем… Обидно же умереть, не зная, что тебя любят!
И Анжелика вдруг ясно представила себе улицы Триеста, где за каждым углом подстерегала их смерть. И она и Вася не раз видели замученных, повешенных немцами людей. Вася знает, что его ждет. И все же он рвется в бой. Смелый, прямой, чистосердечный юноша! И любит он чисто и немного наивно. Как он сказал? «Мелькают деревья, а ты лепишь, летишь, даже сердце екает…» И он ведь не просит любви, а просто верит в нее, как верит во все хорошее, светлое, как верит в победу. Вася, Вася, он весь как широкая русская песня, такая задушевная, человечная… И Анжелика любит слушать эту песню. Но любит ли она Васю?.. Нет, Анжелика не может назвать любовью свое отношение к нему. Вася сказал ей, что любит, но никаким новым чувством к нему эти слова ее не наполнили. Более того, Вася говорил, а она только думала, что в нескольких шагах от нее, впереди, идет человек, при воспоминании о котором сердце ее всегда заливает теплая волна. Но не стоит думать об этом. Их жизнь сурова — вот и сейчас перед глазами мелькают эти горы, виселицы в городах, дула автоматов. Смерть… смерть. Сердце сжимается, сжимается… Страх за друзей, за себя!.. А ты ничем не выдаешь своего страха, смело идешь вперед, и рядом с тобой — друг… Вася — друг, и его на каждом шагу подстерегает смерть. И пока смерть рядом, ему нельзя знать, что ему не отвечают такой же любовью. Пусть он остается уверенным в своем выборе, и да окрылит его эта любовь… Впереди еще столько боев.
Она ласково взяла Васю под руку, даже не осознавая всего величия только что принятого ею решения.
Мехти, поджидая своих товарищей, сидел на камне и каблуком грубого ботинка ковырял землю. Взглянув на Анжелику и Васю, он чуть нахмурился. Что-то не понравилось ему в их настроении, — какие-то необычные они…
— Вы знаете, зачем мы идем в Триест? — спросил Мехти.
— А как же! Взорвать кинотеатр… — в недоумении проговорил Вася.
— На каждой улице Триеста нас ожидают ловушки, засады…
— Ну и что ж, разве нам впервые?
Нет, настроение было обычным; можно двигаться дальше.
Они дошли до села на побережье и постучались в дом связного, где должны были переночевать, с тем чтобы на следующий день, получив немецкое обмундирование, отправиться в путь.
Мехти и Вася решили спать в сарае, на груде соломы, а Анжелика в доме, с хозяйкой, которая и была связным подполья, руководимого товарищем П.
Хозяйка принесла в глиняной тарелке холодную козлятину. Мехти с аппетитом съел свой кусок, хотя мясо оказалось пресным: в доме не было соли. У них в Баку привыкли к баранине; козлятину не любили. А сейчас Мехти мог бы съесть целых три куска, и хоть бы что! Все, все иначе на войне. Расхаживает как ни в чем не бывало корсиканец Дюэз, а в мирное время он не вставал бы с больничной койки. У Ферреро больное сердце, он носит при себе склянку с нитроглицерином, а никто об этом и не знает. Да и сам он за делами забывает о своем сердце. Человек не может чувствовать две боли сразу, на менее сильную он не обращает внимания.
Мехти был сильно утомлен и быстро уснул. А Вася и Анжелика долго еще стояли у дверей сарая.
Кинотеатр вмещал около восьмисот человек. Немцы ежедневно, для поддержания в солдатах и офицерах боевого духа, демонстрировали им фильмы, рассказывающие о «непобедимости» германской армии.
Анжелика должна была узнать в городе, когда начнется сеанс (он назначался каждый день в разное время, но всегда под вечер), и сообщить об этом своим товарищам. Решили войти в город с разных сторон: Анжелика с севера (там и находился кинотеатр), а Мехти и Вася с юга; они договорились, что подождут Анжелику на набережной, в парадном одного из домов.
Недалеко от города простились.
— До встречи! — махнула рукой Анжелика и повернулась, чтобы уйти.
— Анжелика! — тихо окликнул ее Вася. Мехти из деликатности отошел в сторону. Анжелика шагнула к Васе.
— Береги себя! — сказала она громко, так, чтобы и Мехти слышал ее слова: они ведь относились и к нему.
— Будь и ты осторожна, Анжелика.
— До скорой встречи, Вася!
Анжелике хотелось сказать несколько слов и Мехти, но она не решилась. Вася улыбнулся девушке:
— Буду ждать тебя, Анжелика!