На дело со своим ментом

Полякова Татьяна Викторовна

— Я никого не убивал, — испугался парень.

— А это ты расскажешь прокурору.

Мы загрузились в машину и покинули двор. Женька помахала парню в окно рукой, а он сделал слабую попытку ей ответить. Я надеялась, что мы после случившегося как можно скорее покинем город, но Роман Андреевич летел совсем в другом направлении, к тому же рычал и даже матерился, что, в общем-то, ему не свойственно, особенно в присутствии дам.

— Ну, менты, — злился он, — ну, работнички! Проверили квартиру, называется. Девки нет три месяца, а какой-то дурак в дверь позвонил, соседей поспрашивал и убрался восвояси. И за что таким козлам деньги платят?

— Ромашка, — подала голос Женька, — как же ты догадался о трупе? Это что, профессиональное?

— Ага, профессиональное… да там вонь на всю квартиру, неужто не чувствовали?

Я точно ничего не почувствовала, должно быть, с перепугу. Роман Андреевич заприметил

телефон-автомат и пошел звонить, а Женька вздохнула жалобно и сказала:

— Ну вот, теперь начнется. Я эти трупы знаю, стоит одному появиться, и попрут, и попрут.

— Что ты болтаешь? — разозлилась я. — Трупов еще только не хватало.

— Кому ж они нужны, Анфисушка, но нас-то вряд ли спросят. Теперь попрут…

— Да заткнись ты, ради Христа! — не выдержала я.

Вернулся муженек и, ни слова не говоря, вскоре свернул возле указателя «Казань».

— Ромик, куда это мы? — встрепенулась Женька.

— За кудыкину гору, — отмахнулся он, но, взглянув на нас, смилостивился и пояснил: — Номера нашей тачки мальчики видели, и очень возможно, что захотят встретиться с нами на трассе. Так что домой придется добираться партизанскими тропами.

Женька, вместо того чтобы еще больше испугаться, приободрилась.

— Ты в милицию звонил? — полезла она к Ромке.

— А куда ж еще?

— А они?

— Чего они?

— Прониклись?

— Почем я знаю? Может, хочешь проверить?

— Не-а. Я лучше домой, партизанскими тропами… — Она поскучала, глядя в окно, и начала по новой: — Парня-то допросить надо было.

— Какого парня?

— Ну… пленного. Может, он чего про Ингу знает? А так выходит, что мы зря сюда ездили и зря головой рисковали.

— Вам кто нужен, Лелька? Вот ее и ищите, — вновь зарычал муж, да так, что я поежилась. — На кой черт вам это убийство? Ведь все яснее ясного: Инга свистнула чьи-то деньги, или кто-то решил, что она их свистнула, и наведался к ней домой, а этого недоделанного Стасика как раз нелегкая принесла, вот и оказался он в ненужном месте в ненужное время.

— Из-за этого Инга и сбежала? — начала соображать я, а Роман Андреевич покачал головой:

— Вряд ли. Если верить подруге, исчезла она три месяца назад, а парень убит гораздо позднее. Ты ж сама рассказывала: соседка утверждает, что Инга как-то раз возвращалась, вроде она шум в квартире слышала. Думаю, шумели ребята. А Стасик продолжал заглядывать к Инге, надеясь, что она появится, вот и нарвался. Еще вопросы есть? Нет. Напоминаю: убийство с Лелькой никак не связано, и вы в него не лезьте. Раскрывать убийства самое ментовское дело, а ваше — придумывать дурацкие истории, одной для издательства, а другой для газеты. Кстати, когда вы возьметесь за работу?

— У меня отпуск, — буркнула Женька, а я обиженно отвернулась.

До родного города мы добрались без приключений, завезли домой Женьку и отправились к себе. Только отходя ко сну рядом с задремавшим супругом, я наконец-то успокоилась, а заодно и осознала, каким испытаниям и несчастьям мы могли подвергнуться, если б отправились в Нижний вдвоем с Женькой. Нет, слушаться Романа Андреевича иногда очень полезно, и насчет убийства он, безусловно, прав, оно нас совершенно не касается, и пусть милиция с ним разбирается сама. Но где же все-таки Лелька и с какой целью Инга ее похитила? У женщины крупные неприятности, она вынуждена бежать из города и не придумывает ничего лучшего, как похитить ребенка, которого шесть лет назад оставила за ненадобностью в роддоме. Что-то здесь не так, что-то… Примерно на этом месте я и уснула.

Утром Роман Андреевич отправился на службу, взяв с меня слово засесть за работу. Конечно, причиной этому была не забота о моем творчестве, а желание держать меня в четырех стенах подальше от трупов. Труп и меня здорово беспокоил, но в поведении супруга я усмотрела посягательство на свои права и затаила обиду, может, оттого и порадовалась, что Женька позвонила ни свет ни заря, то есть позвонила она в 9.30, но для меня это все-таки рановато, потому что, проводив Романа Андреевича на службу, я люблю поваляться в постели. Но я нисколечко на Женьку не разозлилась и даже не сделала ей замечания, ограничившись легким намеком: мол, отчего это некоторым людям не спится даже в отпуске? К намекам Женька осталась равнодушна и начала без предисловия:

— Анфиса, у меня в нашей спортшколе хорошая знакомая трудится. Вовку Северцева помнишь?

— Ну…

— Его сестра.

Вовку Северцева я помнила очень даже хорошо, года три назад Евгения Петровна встретила его во время одной из своих творческих командировок на овощную базу. Вовка работал там грузчиком и вместе с базой хирел и нищал на глазах, а в свободное от основной работы время, которого было более чем достаточно, писал прозу и стихи,

сплошь состоящие из матерщины. Женька извлекла из недр своей памяти слово «постмодернизм» и принялась активно пропагандировать Вовкино творчество. Не то чтобы моя подружка совсем дура, нет, проблески здравого смысла иногда радуют, правда нечасто, но к творческой интеллигенции она относится с особым трепетом, и трепет этот буквально не знает границ. К этому следует добавить, что Вовка был высок, строен, красив и к тому же блондин, а блондины в Женькиной жизни всегда играли роковую роль. В общем, подружка совершенно потеряла голову от любви к поэту-матерщиннику, при этом она параллельно крутила роман с режиссером нашего драмтеатра. Тому перевалило за шестой десяток, был он нудным, бездарным и об этом подозревал, а от Женькиных прелестей прямо-таки свихнулся и принялся безумствовать. Коварная Женька решила обратить безумства одного возлюбленного на пользу другому и надоумила Вовку написать пьесу, что тот скоренько и сделал. Основным достоинством трагедии, как он ее обозвал, была все та же матерщина. Шедевр назывался «Апокалипсис душ», и речь в нем шла о двух алкашах, которые, заночевав на скамейке в парке, рассказывают друг другу историю своей жизни. Вторым этапом грандиозного Женькиного плана было уговорить режиссера поставить эту пьесу на Малой сцене. И он ее поставил. Можете представить, как далеко к тому моменту зашло его сумасшествие. Пьеса произвела впечатление: ни один из сидящих в зале не смог досмотреть ее до конца, хотя излияния двух алкоголиков были изрядно разбавлены музыкой (громкой) и двумя почти голыми девицами, которые, бог весть по какой нужде, время от времени появлялись из-за кулис и замирали в очень странных позах. Как выяснилось позднее, именно они и были душами тех самых алкоголиков. В общем, талант драматурга и талант режиссера сделали свое дело: видеть это было невозможно. Женьку постигло сомнение в отношении гениальности возлюбленного, потому что из зала она, несмотря на большую любовь, сбежала первой, умыкнув и меня. И все-таки подружка с нечеловеческим упорством продолжала пропихивать возлюбленного на Парнас. Организовала ряд статей в местной прессе, довела нескольких граждан до предынфарктного состояния, но своего добилась: Вовка, а заодно и зануда-режиссер стали очень модными. Возлюбленный от такого-то счастья окончательно спятил, а в Женьку вцепился, точно клещ, справедливо подозревая, что без нее популярность его не стоит ломаного гроша. На людях Женька демонстрировала безоблачное счастье, а оставшись наедине со мной, высказывала крамольные мысли в адрес любимого, потому как к этому моменту осточертел он ей хуже горькой редьки. Но о том, чтобы просто указать опостылевшему любовнику на дверь, не могло быть и речи, и Женька вновь взялась за работу. Лишив здоровья еще нескольких людей, она выбила-таки для Вовки творческую командировку в Германию. Из Германии Вовка не вернулся, где-то возле кого-то пристроился и, по слухам, даже издавал какой-то журнал. Режиссер тоже пошел в гору, его пригласили разом три театра, и он в конце концов покинул наш город, к огромному облегчению подружки. В общем, любовная история имела вполне счастливое завершение, чего не скажешь о других Женькиных историях. К родственникам некоторых бывших возлюбленных подружки я бы ни за что не рискнула сунуться, здесь же совсем другое дело, и, выслушав ее, я подумала, что заявиться к сестре Вовки, которого Женька буквально выпестовала, мы можем, не опасаясь, что нам укажут на дверь.

Одевшись в рекордно короткие сроки, я отправилась в гараж за машиной и вскоре уже тормозила возле Женькиного подъезда. Она стояла на балконе и, заметив мое появление во дворе, замахала руками, точно тонущий при виде спасательного катера.

— Выходи! — крикнула я, выглянув в окно машины, потому что подниматься на второй этаж мне было лень.

Женька вышла. С утра было прохладно, и по случаю этой самой прохлады Женька вырядилась весьма оживленно: короткая кожаная юбка, красные колготки в крупную клетку, оранжевые башмаки и замшевый френч, одетый на голое тело и застегнутый на одну пуговицу. Во дворе было довольно многолюдно, но никто при виде Женьки не упал и даже не споткнулся, что меня слегка удивило. Впрочем, Женька всегда одевалась на редкость оригинально, а в этом доме жила уже давно, и к ее выкрутасам, должно быть, привыкли.

Подружка села рядом со мной, с недоумением воззрилась на мой английский костюм бутылочного цвета и досадливо проронила:

— Одеваешься, как секретарша. Ты ж творческая личность, где твоя фантазия?

— Заткнись, а? — ласково попросила я, трогаясь с места.

Спортшкола находилась примерно в пяти троллейбусных остановках от Женькиного дома. Время, потраченное на дорогу, она решила посвятить воспоминаниям и, мечтательно глядя в окно, сказала:

— Как там Вовка в Германии? Ничего о нем не слышно…