На день погребения моего
Шрифт:
— В грамматике своего произвола, — инструктировали его, — Айкосадиады, или Компания Двадцати двух, не обращает внимания ни на пол, ни на количество. «Колесница» может превратиться в полноценную боевую единицу, нередко обладая потенциалом целого полка. Призывайте Иерофанта, и дверь с легкостью может открыться перед женщиной, в некотором роде даже поразительной, которую вы в свое время возжелаете.
— Мужчина, о боже.
— Ну, не обязательно, знаете ли.
Словно проверяя нового полицейского на дежурстве, двадцать два без промедления продемонстрировали Лью эту номенклатурную гибкость.
Умеренность (номер XIV) оказалась целой семьей Укенфаев, живущей в неприятном западном пригороде, каждый из членов семьи специализировался на своем определенном патологическом импульсе, который он или она не могли контролировать, включая сутяжничество, зависимость от хлорала, прилюдную мастурбацию, неожиданное применение огнестрельного оружия
Лью находился в Англии меньше недели, когда однажды ночью вбежал неофит И. П. Н. Т., его лицо было белым, как штукатурка, от волнения он забыл снять шляпу, фетровую «федору» цвета мальвы.
— Великий Коген, Великий Коген! Простите мое вторжение! Меня попросили вручить вам это лично в руки.
И вручил клочок светло-голубой почтовой бумаги.
— Совершенно верно, — кивнул ВК, — сеанс у мадам Эскимофф этой ночью, не так ли... посмотрим, тогда... бог мой.
Листок выпорхнул из руки, которая внезапно начала напоминать тряпку. Лью, надеявшийся на спокойный вечер, взглянул на него с любопытством. Коген уже снимал свою церемониальную мантию и искал туфли. Лью вытащил носки из кармана пиджака, схватил туфли, они вместе вышли на улицу, сели в старомодный экипаж и тронулись.
По дороге Великий Коген обрисовал ситуацию.
— Вполне вероятно, это связано, — вздохнул он, доставая из внутреннего кармана колоду Таро и пролистывая ее, — с...вот, вот этим, номер XV, Дьявол, — в частности, продолжал Коген, с двумя скованными цепью фигурами в нижней части карты, нарисовавшая их художница мисс Колмен Смит, вероятно, вслед за Данте, представила их как простых обнаженных мужчину и женщину, хотя в более ранней традиции их изображали как пару демонов, без указания пола, их судьбы были связаны и они не смогли бы разъединиться, даже если бы захотели. Сейчас эту несчастливую позицию в Старшем Аркане занимала пара соперничающих университетских профессоров, Ренфрю в Кэмбридже и Верфнер в Геттингене, не только хорошо известных в университетской среде, но и претендующих на влияние в высшем свете. Несколько лет назад, после Берлинской конференции 1878 года их общий научный интерес к Восточному вопросу перерос из удаленной перебранки на страницах научных журналов в настоящую взаимную ненависть, безжалостную и всепоглощающую, и скорость этого превращения удивила их обоих. Довольно скоро каждый из них стал считаться ведущим специалистом, с которым консультировались Министерство иностранных дел и Разведывательная служба их стран, не говоря уж о других организациях, которые предпочитали оставаться неназванными. С течением лет их соперничество росло и вышло далеко за пределы Балкан, за изменчивые границы Османской империи, распространилось на всю сушу Евразии и международное сотрудничество со всеми его английскими, русскими, турецкими, немецкими, австрийскими, китайскими, японскими, не говоря уже о туземных, компонентами, которые мистер Киплинг назвал проще — «Большая Игра». Маневрам профессоров хватало такта избегать зеркального подобия — если то и дело возникала симметрия, ее объясняли случайностью, «некой склонностью к отражению», как сформулировал Верфнер, «возможно, встроенной в природу Времени», — добавил Ренфрю. Как бы то ни было, в своих монастырских стенах над картой макрокосма двое профессоров продолжали ковать кадры завороженных служек и порабощенных последователей. Некоторые из них устраивались в Министерство иностранных дел, другие шли в международную торговлю или в качестве временных авантюристов — в армию или флот своей страны, все они клялись в верности тому, на чьей службе должны были проникнуть в высший свет подобно призрачным сущностям, бессмысленным, но ловким.
— Возможно, вы выясните, что можете терпеть этих двоих, — сказал Великий Коген. — Я не могу терпеть их долго. Никто из И. П. Н. Т., работавший в этом секторе больше нескольких дней, не мог их выдержать. И, конечно же, из всех Айкосиад они несут больше всего ответственности за разрушения, за ними нужно наблюдать постоянно.
— Спасибо, Коген.
Наконец они прибыли к темному старинному многоквартирному дому на юге от реки, который возвышался рваной композицией пробелов и неосвещенных окон,
Комнаты мадам Натальи Эскимофф были заполнены светильниками мамлюками и задрапированы набивными индийскими тканями, из затейливых медных курильниц поднимался дым, мебель из резного фигового дерева и странные углы, которые, кажется, были созданы для того, чтобы отпугивать самых серьезных искателей, а Лью был с порога пленен, потому что леди оказалась ягодкой. Глаза огромные и выразительные, такие вы скорее ожидали бы увидеть на иллюстрации в журнале, чем в этом беспокойном мире. Пышные локоны с серебряными лентами, словно зовущие безрассудную руку вытащить шпильки, просто чтобы увидеть длину ее волос. Сегодня на ней был наряд из черной тафты, выглядевший просто, но не сурово, вероятно, он обошелся ей в порядочную сумму, так же, как янтарные бусы и брошь «Лалик». В другие вечера, кроме того, можно было увидеть, в зависимости от статуса гостей и модели платья, каббалистическое Дерево Жизни, татуировку тончайшей симметричности под открытым затылком мадам Эскимофф с именами сефирот на иврите, из-за которой ей вдоволь доставалось от беспрецедентно самоуверенного британского антисемитизма:
— Эскимофф...Слушайте, что это за фамилия? — хотя на самом деле она выросла в лоне Православной Церкви, и, к разочарованию ревностных хранителей расы острова, посрамила их, оказавшись классической Английской Розой.
В свое время ее жизнь всесторонне исследовали сэр Оливер Лодж и сэр Вильям Крукс, она села на трансатлантический лайнер в Бостон, чтобы проведать миссис Пайпер, путешествовала в Непал, чтобы ухаживать за Еузапией Палладино (которую ей позднее пришлось защищать от обвинений в мошенничестве во время бесславных кембриджских экспериментов), о ней действительно можно было сказать, что она посещала некоторые из наиболее знаменитых сеансов тех времен, перечень которых вскоре должен был пополниться сеансом, который организовал вездесущий и смелый на язык мистер В. Т. Стид, на этом сеансе медиум миссис Берчелл во всех подробностях описала убийство Александра и Драги Обренович, короля и королевы Сербии, за три месяца до того, как это убийство было совершено. И. П. Н. Т. она была известна как «экстатика», классификация, выражающая, по всей видимости, большую степень уважения, чем обычный термин «медиум».
— Мы не входим в обычный транс, — объяснила мадам Э.
— Более экстатического типа, — предположил Лью.
Его наградили спокойным испытующим взглядом:
— Я с радостью продемонстрирую, вероятно, в менее утомительную ночь, чем эта.
В эту ночь во время сеанса появилось что-то, о чем у мадам Эскимофф не было непосредственных воспоминаний, но, как на всех сеансах, санкционированных И. П. Н. Т., сущность зафиксировали с помощью Оксетофона Парсонса-Шорта.
— Мы делаем гальваностереотип оригинальных граверных изображений по слою воска сразу после окончания каждого сеанса. Часть рутины. Я слышал это всё ночью уже несколько раз, и даже если подробности местами неясны, я с помощью гравировки запечатлел достаточно, чтобы вызвать вас сюда.
Кажется, Клив Краучмас, полуправительственный чиновник, оказавшийся еще и членом И. П. Н. Т., хоть и на довольно низком начальном уровне, пытался связаться с одним из своих местных агентов, который внезапно умер в Константинополе в разгар чрезвычайно ответственных переговоров по так называемой «багдадской» железнодорожной концессии. Поскольку ожидалось, что ответы будут на турецком, Краучмас привез с собой переводчика.
— Он специализируется на османских территориях, а именно там Ренфрю и Верфнер часто находят наилучшие условия для своих козней, он работает в качестве консультанта с каждым из них, позволяя каждому воображать, что он единственный, кто знает о другом, и наоборот. Французский фарс. Наверное, он — единственный человек в Англии, который в состоянии терпеть общество каждого из них дольше нескольких минут, старина СС стал очень полезен нам как канал между этими людьми, хотя, должен сказать, сейчас он меня беспокоит, — пробурчал Великий Коген. — Ему нужно быть умнее и не тратить ваше время, мадам, на эту бесконечную турецкую воду в ступе.
Лью поверхностно представлял себе ситуацию. Европейские силы потратили уже много лет на соблазнение и контр-соблазнение, необходимое для того, чтобы получить у османов столь желанную железнодорожную концессию, и если ее в конце концов отдадут Германии, это станет горьким поражением для Великобритании, главного конкурента Берлина в регионе. Дипломатические склоки во многом были вызваны тем, что Турция предоставила Германии четкое разрешение провести свою линию через Анатолию, по Торосским горам, вдоль Евфрата и Тигра, через Багдад вплоть до Басры и Персидского залива, до сих пор Британия считала всё это своей прочной сферой влияния, а таким образом Германии открывался так называемый «кратчайший путь в Индию», даже более подходящий для торговли, чем Суэцкий канал. Вся геополитическая матрица получала новый, опасно непроверяемый, набор коэффициентов.