На день погребения моего
Шрифт:
— С нашей обычной грацией, — устало ответил командир воздушного судна. — Мистер Заднелет, следите за своими объективами, нам понадобится столько эстампов этого маленького завода, stabilimento, сколько вы сможете для нас сделать.
— Снимки пустого моря, ух ты! — раздраженный талисман покрутил пальцем у виска. — Старик наконец-то спятил!
— В кои-то веки не могу не согласиться с Сосунком, — хмуро добавил Линдси Ноузворт, словно про себя, — хотя, наверное, в менее узких клинических терминах.
— Лучи, парни, лучи, — хихикнул Офицер по вопросам науки Заднелет, настраивая приборы для фотографирования, — чудеса нашего века, и, будьте уверены, все они знакомы со спектром этого легендарного итальянского солнечного света. Давайте подождем возвращения в проявочную, и тогда вы увидите, клянусь Гарибальди, то, что должны увидеть.
— Ehi, sugo! — закричал Дзанни от штурвала, привлекая внимание Рэндольфа к мерцающему призраку вдали от правого борта.
Рэндольф схватил бинокль со штурманского стола:
— Тьфу, пропасть, парни, или это самая большая в мире летающая луковица, или снова старушка «Большая Игра» летит в город, планируя приобщиться к итальянской культуре, несомненно.
Линдси посмотрел.
— А! Эта жалкая шаланда самодержавия. Что им здесь могло понадобиться?
— Мы, — предположил Дерби.
— Но наши приказы были запечатаны.
— И что? Кто-то их распечатал. Только не говори, что эти Романовы не могут себе позволить нанять одного-двух кротов в конторе.
На борту воцарилась мрачная тишина, все признавали, что это было не совпадение — куда бы они ни летели в последнее время, независимо от условий секретности, которых они придерживались в воздухе, неотвратимый Пажитнофф рано или поздно появлялся на их горизонте Среди парней расцвело взаимное недоверие — простейшие расчеты говорили о том, что количество подозрений нужно помножить как минимум на двадцать, их истинные опасения были направлены на те невидимые уровни «наверху», где составляли и раздавали приказы без авторства и подписей.
В течение дня мальчики не могли удержаться от обсуждения присутствия русских здесь и того, как так могло получиться. Хотя в тот день столкновений с «Большой Игрой» не было, тень луковицеобразного конверта и угрожающий блеск металла под ним настойчиво призывали экипаж отдохнуть на земле.
— Это не значит, что приказы, которые получил Пажитнофф, касаются тех же вопросов, что и полученные нами, — протестовал Линдси Ноузворт.
— Пока мы просто продолжаем выполнять то, что нам велели, — сердито нахмурился Дерби, — мы никогда не узнаем. Это цена слепого повиновения, не так ли?
Был ранний вечер. Вернув одолженный аэростат в комплекс A. дель'A. на большой земле, команда собралась на обед в саду гостеприимной остерии в Сан-Поло на берегу редко когда малолюдного канала, или, как называют узкую водную артерию венецианцы, рио. Жены высовывались с маленьких балконов, чтобы забрать весь день сушившуюся одежду. Где-то разрывал сердца аккордеон. Ставни начали закрывать на ночь. Тени мелькали на узкой улочке calli. Гондолы и менее элегантные лодки доставки скользили по воде, гладкой, как пол танцевального зала.
Эхом в прохладных сумерках, сквозь вентиляционные вытяжки sotop`orteghi и из уголков столь потаенных, что слова могли произносить мечтатели навсегда ушедшие, раздавались странно печальные объяснения гондольеров: «Sa stai, O! Lungo, ehi!» вперемешку с криками детей, бакалейщиков, моряков, сошедших на берег, уличных торговцев, больше не надеявшихся получить ответ, но еще спешивших, словно пытаясь звать обратно последние лучи дневного света.
— Какой у нас выбор? — спросил Рэндольф. — Никто нам не скажет, кто проинформировал Пажитноффа. Да и у кого бы мы спросили, если они все такие невидимые?
— Ну разве что мы один раз решим не подчиниться, тогда они проявят себя довольно быстро, — заявил Дерби.
— Конечно, — сказал Чик Заднелет. — Достаточно быстро для того, чтобы взорвать нас прямо в небе.
— Значит...тогда, — Рэндольф держал свой живот, словно это был хрустальный шар, и задумчиво обращался к нему, — это просто страх? Вот в кого мы превратились — в стайку дрожащих кроликов в форме, сшитой для мужчин?
— Цемент цивилизации, аэронавты, — пискнул Дерби. — Вовеки веков.
Девушки, которые работали в этом заведении, недавно спустившиеся с гор или приехавшие с Юга, проскальзывали между столами в кухню и обратно в каком-то скрытом восторге, словно не могли поверить в свое счастье, дрейфовали в этом бледном море. Чик Заднелет, как самый общительный в компании и выступавший по умолчанию спикером при столкновениях с прекрасным полом, которые так или иначе могут оказаться двусмысленными, кивком головы подозвал одну из миловидных камерьер:
— Только между нами, Джузеппина,тайна влюбленных, что ты слышала на этой неделе о паллонистах на Лагуне?
— Влюбленные, эх. Какой «влюбленный», — поинтересовалась Джузеппина любезно, но громко, — может думать только о своих соперниках?
— Соперники! Ты хочешь сказать, что какой-то другой воздухоплаватель, возможно, даже не один! — претендует на твое сердце? Ehi, macch`e, Pina! — что это за «возлюбленный», который холодно разбрасывает своих поклонниц, словно листья салата?
— Может быть, ищет под этими листьями большой giadrul, — предположила ее коллега из Неаполя Сандра.