На день погребения моего
Шрифт:
Во время обратной поездки в Теллурид среди плато, каньонов и красного щебня, мимо каменных ферм и фруктовых садов, и мормонских ранчо Макэлмо, среди руин, в которых ночевал древний народ, названия которого никто не знал, мимо круглых башен и высеченных в утесах городов, заброшенных много столетий назад по причинам, о которых никто не стал бы говорить, Риф наконец получил возможность всё обдумать. Если Вебб всегда был Кизельгуром Кидом, разве не должен кто-то продолжить семейное дело, скажем так — стать Кидом?
Это могла быть нехватка сна, всепоглощающее чувство освобождения из передряги в Иесимоне, но Риф почувствовал внутри какую-то новую духовную силу, она росла, переполняя его — в нем было то, чем, кажется, он должен был стать, иногда он искал оправдания, чтобы сойти с этого пути, и поджигал один-два патрона из ящика динамита, который украл из каменного склада взрывчатки на одной шахте. Каждый взрыв был — словно текст новой проповеди, читаемой голосом грома не имеющим лица, но беспощадным провозвестником пустыни, который в своих мыслях командовал паствой. Он то и дело со скрипом оборачивался в седле, словно надеясь найти понимание или объяснение в пустых глазах Вебба или в складках искаженного ужасом рта, который скоро превратится в рот черепа.
— Я просто на взводе, — сказал он Веббу. — Мне нужно выговориться.
В Иесимоне он думал, что не сможет всё это выдержать, но с каждым взрывом, каждую ночь, когда он спал, а поврежденное и источавшее резкий запах тело, которое он осторожно развязывал, лежало рядом, он понимал, что становится легче, иногда он с нетерпением ждал солонцеватого дня, теперь он разговаривал с Веббом больше, чем когда-либо при его жизни, его не замечали духи Астлана, он входил в коридор аскетизма и дисциплины, словно до сих пор переживал изменение статуса Вебба в этом мире, где бы он ни был сейчас...
Он взял с собой бульварный роман, один из серии про «Друзей Удачи», «Друзья Удачи и Край земли», в течение некоторого времени он каждую ночь сидел у костра и читал про себя, но вскоре заметил, что читает вслух для тела отца, словно это сказка на ночь, что-то, что должно облегчить переход Вебба в царство грез его смерти.
Эта книга была у Рифа уже несколько лет. Он наткнулся на нее случайно, с загнутыми страницами, исписанную, изорванную, в пятнах разного происхождения, в том числе — от крови, томясь в окружной кутузке в Сорокко, Нью-Мексико, по обвинению в проведении азартных игр без лицензии. На обложке изображен молодой человек спортивного телосложения (кажется, это был бесстрашный Линдси Ноузворт), опускавший балластный трос взлетающего дирижабля футуристического дизайна, обмениваясь выстрелами со зверообразной бандой эскимосов на земле. Риф начал читать, и вскоре, что бы ни значило это «вскоре», понял, что читает в темноте, иногда возникало зарево, где-то между мысом Нордкап и Землей Франца-Иосифа. Когда он заметил отсутствие света, конечно, он больше не видел, что читает, неохотно сделал закладку и отправился на боковую, не сочтя ничего из происходящего слишком странным. Следующие несколько дней он наслаждался двойственным существованием — в Сорокко и на Полюсе. Сокамерники приходили и уходили, время от времени заглядывал озадаченный Шериф.
Он заметил, что теперь при чтении фантастических эпизодов смотрит на небо, словно пытаясь увидеть где-то там огромный дирижабль. Словно эти мальчики были агентами внечеловеческого правосудия, которые могли заботливо провести Вебба по дороге, его ожидавшей, и даже дать Рифу мудрый совет, несмотря на то, что он не всегда был в состоянии понять его смысл. А иногда ему казалось, когда свет был достаточно необычный, что он видит что-то знакомое. Никогда не длящееся дольше нескольких тик-таков часов, но настойчивое.
— Это они, папа, — кивал он через плечо. — Они наблюдают за нами, всё в порядке. А сегодня я еще почитаю тебе эту историю. Узнаешь.
Утром выехав из Кортеса, он остановился на склоне Спящей Юты и увидел облако на вершине:
— Днем будет дождь, папа.
— Это Риф? Где я? Риф, я не знаю, где, черт возьми, я нахожусь...
— Спокойно, папа. Мы выехали из Кортеса, направляемся в Теллурид, будем там довольно скоро...
— Нет. Не там. Всё разъединилось. Ничего не осталось прежним. Что-то случилось с моими глазами...
— Всё хорошо.
— Это ад.
Они столпились на кладбище Одинокого дерева, шахтерском погосте на окраине города, Мэйва, Лейк, Фрэнк и Риф, над ними возвышались горы, позади низвергался водопад Свадебной фаты, небрежный шепот в холодном солнечном свете. Жизнь и работа Вебба привели его сюда.
Фрэнк приехал из Голдена накануне. Он стоял возле Мэйвы, был немногословен, полагая, что его лепта, пусть временна, была жизнью в противовес тому, что лежало вокруг.
— Мне хотелось бы быть с ним, — сказала Мэйва очень грустно, почти не дыша.
— Но ты не с ним, — подчеркнул Фрэнк. — И, возможно, для этого есть причина.
— О, дети. Не хотелось бы мне оказаться на месте тех, кто это сделал. Бог всё увидит, даже если Бог иногда ужасно медлителен. Будет и на нашей улице чертов праздник. И, может быть, если он достаточно медлителен, кто-то на земле получит шанс прежде, чем Он удосужится...
Она говорила очень тихо, не собираясь устраивать шоу, которое закатывают эти мексиканские вдовы.
Но слезы, которые выступили на ее глазах, так тревожили своей внезапностью и немотой — они были на лице Мэйвы, словно симптомы болезни, которую ни один доктор не решился бы назвать. Если бы эти наемные бандиты оказались где-нибудь поблизости, сила ее безмолвного гнева испепелила бы их на месте. Остался бы только масляный пепел у дороги.
— По-моему, Профсоюз должен был хотя бы прислать цветы.
— Только не они.
Это низкое неуважение, Риф подумал об этом и проклял всех этих людей. В какое-то мгновение он посмотрел на склон горы и увидел то, что, он был уверен, являлось бандой Джимми Дропа, члены банды ехали по дороге Резвушки с непокрытыми головами, может быть, по случаю минуты молчания, хотя, зная их, с большей вероятностью можно было предположить, что они спорили о чем-то значительно менее важном, чем жизнь и смерть.
— И хорошо, мама, что здесь только мы, это не те похороны, на которых собирается полгорода, чтобы устроить променад и пикник... Теперь он далеко от всего этого. С ним всё будет хорошо. А мы с Фрэнком доберемся до тех, кто это сделал.
Риф хотел бы, чтобы его голос звучал по-другому. Более уверенно. Его сестра, которая скользила по этой дороге так ровно, словно на колесах, колесах на дороге, по ночам обслуживаемой персоналом, который никто никогда не видел, ее лицо под вуалью было мраморной маской, сейчас она обожгла его своим обычным взглядом «не-верю-этому-ни-на-минуту», и если бы здесь не было Мэйвы, он поддался бы желанию высказать ей свою обиду. Как мало она волновалась о Веббе, когда тот был жив.