На деревню дедушке
Шрифт:
Варя молча качнула головой.
— Ну, поверю, поверю. — Федор Аполлинарьевич осторожно откушал кашки и мелко зажевал губами. — Мышьяк, он должен быть горьковатым. Я знаю, я читал.
Аркадий ел молча и жадно. Глядя, как он ест, можно было подумать, что человек голодал годами, а глядя на его фигуру, понимаешь, что у него просто такая привычка. Выработанная тоже годами.
— Вообще-то мышьяк — это уже старинушка-матушка, — благодушно продолжал Траубе, словно не у него вчера погиб сын с внуками. Казалось, что старый мэтр просто наслаждается завтраком и занимает гостей своей приятной беседой.
— Сейчас много есть других ядов, — поддержал разговор Дмитрий. В отличие от Аркадия, он почти не ел и был единственным, кто слушал Траубе подчеркнуто внимательно. Я сразу же вспомнила: биограф!
— Да, верно, — кивнул ему Траубе, — а также много других средств, самых доступных в том числе. Взрывпакеты, например, правильно, Аркаша?
Аркадий остановил ложку во рту и поднял жалобные глаза на папу.
— Кушай, малыш, кушай, — поощрил его Федор Аполлинарьевич, — а то еще похудеешь. Вы не поверите… как вас… — Траубе обратился ко мне и защелкал пальцами, — Ольга, кажется… — Я кивнула. — Ну да, Ольга и Марина, помню, помню. Память хорошая, и до маразма мне еще далеко, — продолжил Траубе, — а иногда, между прочим, хочется впасть в глубочайший маразм и полностью выйти из круговорота реальности.
Федор Аполлинарьевич задумчиво повозил ложкой по тарелке.
— Вот, смотрите, Ольга и Марина, до чего я дожил на старости лет! Для чего я всю жизнь развивал свой талант? Один мальчишка, который должен быть счастлив просто от того, что растет рядом со мною, стал бандитом и погиб как бандит. Другой — головкой скорбен, прости господи. Ну, дочка… Что дочка, — Федор Аполлинарьевич вздохнул.
Я посмотрела на Варвару. Она спокойно завтракала, словно разговор и не коснулся ее. Дмитрий продолжал смотреть своему герою в рот, Аркадий тоже продолжал кушать, но уже медленнее. Зато зачерпывать ложкой стал больше. Компенсировал, так сказать, потерю в темпе.
Над столом повисла пауза, только немного нарушаемая постукиванием ложки Аркадия о тарелку.
— Федор Аполлинарьевич, — подала я голос, — я хотела поблагодарить вас за гостеприимство, мне вчера стало нехорошо…
— Ах, Оля, Оля, — Траубе махнул рукой и едва не задел своего Аркадия по голове, — мне стало нехорошо, как только я увидел, в какой стране мне получилось родиться. И живу, как видите, с грехом пополам. Если вы себя сейчас чувствуете нормально, то я за вас рад.
Я не знала, что и сказать, но Федор Аполлинарьевич и не ждал ответа.
— Я и за себя рад. Случаются, Оленька, случаются в жизни интересные моменты такие. Вот сейчас начну рассказывать, вы не поверите, но расскажу, потому что надеюсь. Эти, — Федор Аполлинарьевич показал рукой на сына и дочь, помедлил и захватил в эту компанию и Дмитрия, — эти не поймут точно. Дима не поймет, но запишет. Тоже точно. А на вас я надеюсь. Одним словом, минувшей ночью ко мне приходила жена.
Стало совсем тихо. Аркадий даже перестал дышать, как мне показалось. У него округлились глаза и все лицо вытянулось, словно он увидел у себя под ногами все свои петарды с зажженными фитилями. Варвара тоже выглядела удивленной, но сдерживалась.
— А где ваша жена? — спросила Маринка у Федора Аполлинарьевича.
— В раю, надо думать. Или в аду, — равнодушно ответил Траубе. — Она не сказала, как, впрочем, и всегда не отвечала на мои вопросы. Она умерла двадцать пять лет назад. И вот вчера пришла. Впервые за все это время.
Я посмотрела на Маринку. Маринка сидела, как говорится, уронив челюсть, и по ее глазам было непонятно, то ли она сейчас грохнется в обморок, то ли вскочит, опрокинет на нас стол и убежит.
К чертовой матери.
— Как это приходила? — неуверенно спросила я. Я за вчерашний день уже привыкла немного, что Федор Аполлинарьевич, как бы это сказать попроще, немного не в себе, но его сегодняшнее заявление было перебором. Хотя вчера мы же с Маринкой видели, как он действительно с кем-то разговаривал. Или по крайней мере ему так казалось.
— Ну как приходят покойники! — удивился Федор Аполлинарьевич. — Холодом повеяло, потом раздался…
А вот в это мгновение раздался звонок телефона. Все присутствующие здесь, включая и самого Траубе, невольно вздрогнули. Все-таки сумел навести жути дедуля, ничего не скажешь.
Варвара встала из-за стола, подошла к телефонному аппарату, стоящему на маленьком столике у окна, и сняла трубку.
— Алло! — сказала она.
Прослушав, что ей сказали, она произнесла еще несколько слов и положила трубку.
— За вами приехали ваши сотрудники, девушки, — сказала Варвара самым простым тоном, но было ясно, что мы ее очень обяжем, если удалимся без промедления.
Я немного еще сомневалась, но Маринка уже вскочила на ноги.
— Да-да-да, — затараторила она, — нам пора! Нам очень пора! — Она потянула меня за рукав. — Оля! Нам пора! — с истеричными интонациями проговорила Маринка. — Пора!
Делать было нечего. Пора — так пора.
— Ну молодость, молодость, — усмехнулся Федор Аполлинарьевич, — когда я был в вашем возрасте, то тоже думал, что личные дела важнее духовных. Ладно, удачи вам, девушки.
Мы с Маринкой вышли из кабинета.
Варвара нас провожала до дверей, и, когда мы с Маринкой оделись, она грустно вздохнула и проговорила:
— Все-таки у папы несчастье, нужно понимать. Он пожилой человек.
— Мы все понимаем. — Маринка усиленно тащила меня наружу.
— А наша мама была артисткой и очень неплохо пела, — задумчиво произнесла Варвара, отвернулась, быстро проговорила «до свидания» и ушла.
Маринка вытащила меня на улицу так резко, что я не успела даже толком прикрыть за собою дверь, так, только толкнула.
Не отпуская, Маринка поволокла меня к воротам.
— Да успокойся ты, куда так спешишь? — Я попыталась освободиться, но куда там! Маринка, похоже, совсем слетела с катушек.
— Ты ничего не понимаешь! — бормотала Маринка. — Ты не понимаешь! Ты разве не видишь, что они здесь все психи? А если они извращенцы? Или некрофилы?