На десерт
Шрифт:
Да, с большим понятием многожды чаще в Библии упоминается серебро, нежели золото. И та же святая вода во храмах, что придало ей святости? А опять же оно, серебро. Вот ввалите вы в бадью с водой хоть куль золотых червонцев — ничего они той воде не прибавят. Через малый срок будет застаиваться эта вода, обнаружит затхлость, а то и протухнет. А всего-то серебряную пластинку бросить в бадью? Про ионы, про какие-то там катионы серебра нажужжит вам про это учёный человек, но это всё нам без надобности. А налицо такой факт: с серебром пососедствовав — святой становится вода, сколь угодно стоит и затхлости в неё не внедряется.
И вот эти стати серебра бессчётных приверженцев дали ему. Оно, ясно, куда прибыльней рукодельничать с золотом, с платиной, да пренебрегали этим на Руси многие и многие мастера. Тут за примерами далеко и ходить не надо,
Таков и Тарас Изотович Цаплин: серебряник до мозга костей. И сейчас транспортирует он к себе в гараж восьмой уже серебряно-цинковый новенький аккумулятор, какие ставят на несравненные наши перехватчики и бомбовозы. Невеликий вроде бы ящичек, а весу в нём за десять кило. И расковыряет верхнюю запечатку Тарас Изотович, а там рядами — сотни матовых аккуратных пластиночек. Размером они точно с игральную карту, даже краешки скруглены, а тускло-серый цвет — потому что спрессованы из порошкового серебра, и по этой тусклости сияющим муарчиком — паутинная сетка сияющих серебряных проволочек. Тут возьмёт Тарас Изотович двадцать пластинок — да в графитовый тигелёк, а тигелёк — в муфелёк. Не успеешь оглянуться, а уже 960 градусов в муфельке набежало, слиток готов. А почему же ослепительно так сияет? А потому, что пластинки в аккумуляторе — чистейшее серебро. Вы сазиковской фирмы суповую ложку расплавьте (ну, не найдется, конечно, такого варвара!) — так что получится? Изначально весила ложка семьдесят девять граммов, а после плавки получается грязного цвета слиточек в шестьдесят один грамм. А куда же восемнадцать граммов поделись? А в вонь они ушли, в угар, в головную боль. Да и у слиточка, проверь ты его в Пробирной палате — окажется проба такая дрянная, что дальще некуда. Совсем не годится столовое серебро для высокого ювелирного дела. А пластиночки из аккумулятора боевой воздушной машины? Нету от них угара! Сто граммов пластинок пустил в расплав — и сто граммов получишь. Чистое банковское серебро. Аргентум грандиозо! И из одного аккумулятора получается слиточков — семь кило. Семью восемь — пятьдесят шесть. И уже семь аккумуляторов переплавил Тарас Изотович, восьмой везёт.
А ума Тарасу Изотовичу не занимать стать. И пульсирует данный недюжинный ум в направлении: а где заховать драгсырьё? Да уж конечно — на даче. Но не просто тяп-ляп — на даче. Известно: ворьё шастает по всем дачам в стране, да почём зря и жгут дачи. А милиция, пожарные — у ннх песня одна, чтобы упростить себе жизнь и преступников не искать: это, граждане погорельцы, говорят они, не воры всему виной, а скачки напряжения в электросети. Тут прокатывается по стране вола ропотов погорельцев: что же это за подозрительные скачки советского электронапряжения в сети? Отчего же это электричество нигде по стране не скачет в дневное время, а скачет исключительно с полуночи до рассвета?
Но не унижаются пожарные и милиция до объяснения этого феномена гражданам.
И где же прятать слитки Тарасу Изотовичу? Под застрехой? Под коньком кровли на крыше? Нет уж, случись скачок напряжения — вон с какой бомбометательной высоты будут падать слитки, угол рассеяния образуется чёрт-те какой, и возможность нахождения слитков на пепелище сторонними лицами будет высока, высока.
И вспомнил Тарас Изотович, как был он мальцом, обучаясь в ремесленном училище на фрезеровщика. И одноногий после войны мастер, тоже Тарас, только Захарович, наставлял недокормыша Цаплина:
— Ты, малышок, сразу привыкни: деталь она, или инструменты — ты всё ниже клади. Ниже положишь — целее возьмёшь. Это наука верная: держись за землю, трава — обманет.
По этой вот науке взял Тарас Изотович двадцатипятитонный домкрат, занырнул под дом, в восьми разных точках попеременно дом приподнял — и под стальные обвязочные швеллера семь кучек и разместил. Пшшшш — ключиком на четырнадцать освободишь спускной клапан в домкрате — и всей своей тяжестью начинает дом сберегать сокровище. А случись скачок напряжения — так кучками под стальными балками и окажутся невидимы слитки, да пепел сверху ляжет, головешки, горюшки.
И теперь последний, восьмой аккумулятор транспортируя на переплавку в гараж — безусловно, испытывал Тарас Изотович некий дискомфорт и угрызения совести за свои противоправные действия. Однако, глушил он этот стыд мыслью, что не так уж он подрывает обороноспособность страны, потому что на текущий политический момент в мире — детант, разоружение и разрядка. Поэтому, можно сказать, в свете выполнения обязательств СССР перед ООН действовал Тарас Изотович. Опять же: ну, именно он умыкнул аккумуляторы, так на что в этом случае пойдет драгметалл? На высшего достоинства ювелирные украшения, на вековой сохранности предметы материальной культуры, на поднятие настроения и украсивление наших женщин-тружениц. А не соверши этого он. Тарас Изотович? Ведь всё равно на расхищение обречено всё войсковое имущество И упрет аккумуляторы заграбастый безвестный прапорщик, продаст криворуким подпольным ювелирам, а те? Те методом вульгарнейшего литья наварганят перстни-кастеты для рокеров, мотоциклетных головорезов: перстень с ликом Мефистофеля, это у них распространенный сюжет, или ещё — змий, насилующий наяду, или с крышкой перстень, под масонский, с отделением как бы для яда, а там презерватив лежит или же кокаин.
Вот такими мыслями обелял себя, проезжая по военной бетонке, генерал Цаплин. И еще вскипала в нём сердитость оттого, что в стране, которая подлинным величием могла бы вознестись до небес, всё идёт шиворот-навыворот, и всяк человек, поутру продрав глаза, уже не в ладах с законом, хоть по всем статьям он человек не подпорченный и приятный. Вот натягивает он поутру ворсистые финские кальсонетки, — а куплены они у фарцовщика. Вот кресьянин влажную мешанку преподносит индивидуальному хряку, а комбикорм тот куплен у расхитителя, больше негде. Вот жена, чтобы в службу идти, надевает пальтецо, а воротник на пальтеце из енотовидной собаки, добытой браконьерским путём. А выделывал шкурку данной собаки скорняк-нелегал, потому как и этот промысел запрещён частым лицам, и серную кислоту для выделки шкурок, поскольку негде её купить, тибрил для скорняка то ли шурин его, то ли деверь, работающий с медью на заводе «Москабель». И чего ни коснись — всё-то человеку нельзя, заборонено, карается, преследуется, наказуемо. Ты умеешь, и руки чешутся сделать, — а не моги!
И в сердитости стихами подумал про отечество генерал Цаплин:
Вот вам молот, вот вам серп,
Это наш советский герб.
Хочешь жни, а хочешь куй -
Всё равно получишь хуй!
А в то же время, если честно: как там у них, в капиталистическом мире? А вот у них как: миленький, ты что-то умеешь? Да ещё и рвение есть это реализовать? Так сделай одолжение, вовлекайся, и оплату получи за труд честь по чести. Ты — скорняк? Так скорее приступи к своему ремеслу. Ибо редкое оно и мало охотников этим заняться: копошиться в склизлой и вонькой мездре, в прирезях жилок, над кислотными ваннами, и ногти отслаиваются, и дыхательным путям не полезно. А ты ювелир? И ещё архипервой руки? Так скорей за верстак: по западным обществам не ахти богато желающих стать ювелирами: то одарённости и на донышке не наскребается, и кислоты, кислоты кругом, да ещё разогретые, и сиднем сидишь за верстаком, отчего гиподинамия тебе гарантирована, и глаза ломай в бинокулярах, и гангстеры, чего греха таить, всегда точат зубы на ювелира.
И эх-ма, думал генерал Цаплин, не виси на мне веригами десятки гостайн, да свободу бы перемещений — обосновался бы я ювелиром в Европе. Да не в какой-нибудь основополагающей стране, где в гербах всегда то львы рыкающие, то орлы. А застолбился бы я с семейством в стране-малюточке Люксембурге, где и в гербе не что-нибудь клыкасто-когтястое, а развесёлая птичка — желтоголовый королёк.
Так мечталось генералу Цаплину, а тем временем хлюп-хлюп-хлюп, потянуло машину влево, к обочине: прокололся левый передний скат.
— Мать! — выразился старший лейтенант Собянин.
— Чем мать, лучше козу поймать, — сказал строго генерал Цаплин. — Ты в этом месте второй уж раз припадаешь на брюхо.
— Военная бетонка! — всердцах указал пальцем на дорожное полотно Собянин. — За три года плиты до арматуры проездили. Это сколько же надо было цемента украсть!
…Полным-полно у нас генералов, что не выйдут из машины, покуда шофёр ставит запаску. Но чужд такому свинству и бесчеловечности Тарас Изотович, вышел он из машины, дело к полудню, ветра нет, а небо синевы прямо-таки сицилийской. И покуда ставил Собянин запаску — вознамерился справить малую нужду Тарас Изотович, но затруднился с выбором места. Прямо у обочины рос дуб в полтора обхвата, а по радиусу метров в тридцать от его ствола — всё детки его, дубки: едва проглянувшие сеголетки, двухлетки и старше.