На дне глубочайшей из впадин

Susan Stellar

Касиад тревожно поглядел на него.

— Ты показывал ей своё лицо?

— Да. Но она его не вспомнит: снотворное было уж слишком сильным; все недавние воспоминания вылетят вон из её пустой головки. Но к делу, Касиад, время работает против нас. Что тебе удалось раздобыть?

Лицо Касиада тут же преисполнилось гордости. Он отвернулся от лежащей на полу Майту, мгновенно забывая об её существовании, и извлёк из-под просторного плаща несколько свёрнутых пополам свитков. Свитки были жёлтыми от старости и очень хрупкими, поэтому Касиад, чтобы не повредить их, опутал их тонкой плёнкой, которая несколько смягчала травматизацию от трения о живое человеческое тело. В течение нескольких мгновений Касиад разобрал свитки по одному и расстелил их перед Дэраэлем снова. Тот подступил ближе; мерцающая в его руке свеча отбрасывала пляшущие оранжевые отсветы на тянущиеся по бумаге иероглифы. Это и был таинственный, притягательный и недоступный язык древних, которому обучали только наиболее способных детей в специализированных школах. Попасть в такие школы было невероятно трудно, но подготовка в них вызывала зависть. Выпускники Древней языковой школы могли отправляться на средние правительственные должности безо всяких рекомендаций; из них вырастали хозяева жизни. Касиад представлял исключение, исчисляющееся всего несколькими десятками энтузиастов, которых правительственная рутина не интересовала. Касиада куда больше устраивал контакт с древностью, а не с настоящим, которое он всегда клеймил как подлое отступление от изначального свода Секторианских правил. Этот свод давно уже был забыт и упразднён, но Дэраэль знал о нём от своего товарища и тоже считал, что он был намного справедливее.

Почему же, когда всё пошло не так, когда мир стал… таким?

— Что это? — отвлекаясь от своих невесёлых мыслей, спросил Дэраэль.

Касиад самодовольно суетился вдоль своих свитков. Один из них изображал уже знакомого Дэраэлю мужчину в костюме, напоминающем костюм того незнакомца, которого схватила стража; другие два были испещрены непонятными иероглифическими значками.

— Это довольно интересная информация, — сообщил Касиад, — пока мне не удалось раздобыть больше, но и это… захватывает дух. Слушай, что здесь сообщается…

Глава 5. Истинная история

Есть предание, сокрытое в веках, Гласящее о том, что нам забыть нельзя. Оно нам дарит знание, забытое в словах, Оно нам говорит, как создалась земля. Поверить трудно, что так раньше быть могло, Поверить трудно, что мы жили вместе в счастье, Но пробил горький час — и вмиг разделено Все оказалось, что было в согласье. Причина — власть, и зависть, что крадётся рядом, Правительство изгрызено ей — рухнуло без шума. Жадность уж давно точила консулов горящим взглядом, И зародилась в головах их злобна дума. Прекрасный светлый мир, сиявший без забот, Два консула и люди их повергли в бездну, Боролись долго, победил же тот, Кто был в кругах людей известен. Но равны были слава их и сила, Две части света были им подвластны. Забрал каждый себе по половине мира, И так убил навеки он согласье. И первый консул свет сокрыл во мраке, Забылись прошлое и люди за стеною, Историю свою он написал, как будто бы в жестокой драке Укрыл народ дрожащий за собою. А те из прежних, что остались за стеною, Решили жить на солнце, ослепившись блеском, И им солгали: облекли их ложной славой боевою, Когда они ведь тоже провалились с треском. Природа стала домом их и лоном, И жили они, правды всей не зная, Они пленились музыкальным злата звоном, Распространить свои товары вдаль мечтая. Но их пугали темнота стены и ложь далёких предков, Ложь затуманила рассудки их вуалью, Ход консула умён, хитёр и меток: Боятся люди встретиться с соседской сталью. Они боятся злобных адских гончих, Что обитают там, среди тумана, И даже самый храбрый среди кормчих Не согласится плыть сквозь море из обмана. В руках их меч — досадная игрушка, Они не знают, для чего кровь льют другие, И всё-таки соседей всех держат на мушке, Выстреливая метко золотыми. С другой же стороны непросто мир устроен, Быть может, что чрезмерно — Не стоит отрицать — такого он покроя, Но там покорность развита отменно. Стучит, гремит железо, сталь звенит сердито, И льётся кровь потоком, орошая землю. Была одна история, но ныне та забыта, И те, кто знают, правды нам не разглашают. Лишь только те преемники, что занимают кресло, Читали свитки эти, власть в руки хватая. Они всё знают, им история известна, — Они боятся правды, но не забывают. Быть может, что хотят они воссоединиться, Забыть раздор и снова вместе встать, Но для того придётся долго всем трудиться, А легче было бы землю отвоевать…

Глава 6. Пленник

Дэраэль долго вглядывался в лицо Касиада, пытаясь понять, врал тот или нет, поддельный документ или всё же настоящий. Касиад, в свою очередь, пристально рассматривал иллюстрации, по старинному принципу украшавшие старую желтоватую бумагу, и глаза его, пустые и расширенные, казались стеклянными. Он не двигался с места, и только воск со свечи в плошке, которую он держал над своей головой, мерно шлёпался на красное дно и оставался там застывать беловатой массой.

— Ты понимаешь? — поднявшийся взгляд Касиада был почти безумен. Он полыхал, словно бешеный огонь. — Вот она, правда, которую от нас скрывают! В мире есть ещё государство, мы не одиноки! — его голос взмыл на высокую ноту и зазвенел, как бьющийся хрусталь.

Дэраэль опустил ладони ему на плечи, вдавливая назад в пол.

— Я понял это и сам! А теперь не шуми, нас могут услышать!

— Точно, — поникнув, Касиад опустился на пол.

Ненадолго обоих обволокло молчание. Дэраэль, закусив кулак, тревожно бегал глазами по полутёмной комнате и прислушивался ко всем редким звукам, что производил Отдел писцов в такое позднее время, а Касиад бестолково смотрел на свои скрещенные руки. Свеча в плошке тлела рядом с ним, а он, словно оцепенелый, всё сидел на одном месте и даже дышал редко, словно бы он провалился в глубокий сон.

— Слушай, — вдруг ожив, прошептал Дэраэль, — ну хорошо, мы узнали, откуда пришёл этот человек, но что нам теперь делать?

Касиад встряхнул головой, его взгляд оказался затуманенным и непонимающим. Пряди волос, выбившиеся из-под форменной повязки через лоб, на которой был нарисован иероглиф — первый иероглиф из тех, что слагали название определённого отдела библиотеки. Пряди упали ему на лицо. Он развёл ладонями, бледный и оцепенелый.

— Не знаю, — тихо откликнулся он, — ведь мы даже не знаем, что сейчас происходит за Стеной. Какова гарантия того, что жизнь там лучше, чем у нас?..

Дэраэль метнул на него косой взгляд.

— Я не понимаю: ты хочешь сбежать отсюда?

Не отвечая, Касиад медленно поднялся и прошёлся от одного угла комнаты к другому. Чуть подрагивающие руки его были крепко сцеплены за спиной, а ресницы, прежде сомкнуться, трепетали, скрывая острый блеск в глазах. Гулкий стук его шагов раздавался громко, будто стук капель, падающих с потолка в пещере.

— Знаешь, — промолвил Касиад глухим голосом, — только не надо утверждать, что ты не хочешь того же самого. Здесь ты — преступник, за тобой ведётся охота. Вечно прятаться невозможно: тебя в любом случае поймают, а потом казнят, ты сам так сказал: помнишь, что по тебе плачет длинная верёвка?

— Помню, — пробормотал Дэраэль и резко засунул руки в карманы. — Как же я могу об этом забыть…

— Ну так и что дальше?

Резко повернувшись, Касиад обжёг его горящим взглядом, проникающим будто бы в самую глубь сердца, разрезающим его ножом.

— Там, — промолвил Касиад, — никто не знает о нашем прошлом. Можно начать свою жизнь заново, и если сделать это, а потом никому не рассказывать правды, то ни одна живая душа и не проведает о том, кем мы были раньше!

— Я это понимаю, конечно, — грустно согласился Дэраэль, — но в том и дело, что я это понимаю лучше тебя. Тебе хорошо живётся: ты писец в Отделе, у тебя стабильная зарплата, пусть и маленькая, комнатка, пусть и ничтожная, но всё-таки ты ночуешь не на улице, а это лучше, чем если бы ты жил как большинство жителей Сектора! — Дэраэль отвернулся, сжав руку в кулак, и добавил: — Если бы ты жил как я, ты понял бы… ты понял бы, что твоя жизнь — это ещё рай.

— Но я не могу больше так жить тоже, — возразил Касиад. — Я чувствую, что я достоин большего.

— Чего ты хочешь добиться по ту сторону Стены? — сурово бросил Дэраэль. — Что такого, ты думаешь, есть там, чего не хватает у нас?

— Ты плохо слышал? — усмехнулся Касиад. — Там есть природа. Ты видел тут когда-нибудь солнце? А видел ли траву? Неужели ты не хочешь столкнуться с ними вживую, а не на картинках? Почувствовать тепло на коже? Скажи, неужели ты хочешь навсегда остаться в этой дыре, где для твоей жизни нет никакого просвета; где ты просто ничтожество, обречённое быть повешенным и утопленным в реке, чтобы некому было оплакать твой прах?

Дэраэль стоял у единственного крошечного окна, неподвижным взглядом обводя пространство под стенами Отдела писцов. Касиад молчал, глядя на Дэраэля сердито, с вызовом, и всё-таки с ноткой надежды, костяшки его пальцев, прижавшихся к ладони, напряглись и побелели.

— Я не знаю… возможно, там меня ожидает то же самое, — тихо сказал Дэраэль.

— Так что, нельзя теперь и попробовать?

Касиад потянулся к нему навстречу, призывно и пламенно сверкая глазами. Но Дэраэль, развернувшись, лишь молча побрёл к выходу из помещения. Каблуки его сапог, испачканных в вечной секторианской грязи до голенища, резко и сухо перестукивали по гулкому полу. Чуть скрипнула дверь, качнулось пламя свечи, и Дэраэль обернулся. Лица его снова не было видно: только глаза и узкая полоска кожи проглядывали меж шейным платком и капюшоном.