На фарватерах Севастополя
Шрифт:
Оказалось, что в новых образцах мин немцы, стремясь сохранить в тайне конструкцию аппаратуры, поместили в отсеке под крышкой небольшой взрывчатый заряд. Взрыв такой ловушки-заряда назвали впоследствии «камуфлетом».
Но и это так трагически закончившееся разоружение помогло в борьбе с врагом. По остаткам приборов после взрыва специалисты установили, что новая мина была акустической. Кроме того, теперь наши минеры знали, что в новых минах при разоружении их ожидают заряды-ловушки. Надо было находить способы бороться и с ними.
В эти дни произошло еще одно событие, которое подтвердило сделанные
Была теплая летняя ночь. На западе от катера плескалось под лунным светом беспокойное море, а на востоке темнел высокий обрывистый берег с небольшими лощинами и узкими пляжами у самой воды. К полуночи налетел порывистый ветер и тревожно зазвенел вантами. Он свистел в щели обвесов на мостике и раскачивал корабельную антенну. В 23 часа 30 минут дежурный акустик доложил лейтенанту Шентяпину, что слышит в наушниках ритмичные звуки, напоминающие работу судового хронометра.
«Что бы это могло быть?
– подумал Шентяпин.
– Глубины здесь небольшие, не лежит на грунте магнитная мина, она ведь имеет часовой механизм?»
Моряки, а особенно подводники, хорошо знают о большой звукопроводимости воды. Акустики, обнаружив подводную лодку, часто слышат не только работу ее винтов во время хода, но и разговоры людей и стук инструментов в отсеках лодки, когда она лежит на грунте.
Лейтенант Шентяпин приказал акустику продолжать наблюдение, а в машинное отделение передал сигнал «заводить моторы». На средних оборотах корабль дал ход. Не успел катер пройти и десяти метров, как за кормой раздался сильнейший грохот, который бывает при взрыве донной мины. В деревянном корпусе катера в трех местах появилась течь. В машинное отделение ворвались фонтанчики забортной воды. Сыграли аварийную тревогу. Начали конопатить борт, но скоро припасенного аварийного материала не хватило, в ход пошли одеяла, тельняшки, брюки. Передать радиограмму в базу оказалось невозможно: рация вышла из строя. [45]
Несмотря на сильное сотрясение, левый мотор завелся, и малым ходом, выкачивая все время воду, катер-охотник ранним утром вошел в бухту.
– Ну, будет сейчас веселый разговор, - сказал тихо лейтенант Шентяпин своему помощнику, увидев на берегу у пристани командира дивизиона Гайко-Белана, инженер-механика Запалова и контр-адмирала Фадеева, нетерпеливо шагавшего вдоль пристани.
– Быть грозе, - подтвердил помощник и быстренько сбежал с мостика.
Когда катер пришвартовался и мотор заглох, в наступившей тишине раздался голос контр-адмирала:
– Командир! Доложите, что случилось!
А командир катера, не растерявшийся в момент взрыва и принявший энергичные меры для сохранения корабля, сейчас в нерешительности топтался на мостике; ему еще ни разу не приходилось докладывать, будучи одетым не по форме, в одной тельняшке и брюках.
Но контр- адмирал уже все понял.
– Потрудитесь привести себя в порядок, а потом явитесь ко мне, - сказал он и, резко повернувшись, направился к зданию штаба.
Необычное происшествие с катером Шентяпина натолкнуло на мысль, что причиной взрыва мины явился шум винтов
Этот случай показал также, что акустическую мину можно уничтожить путем прохождения над ней катера-охотника.
Предположение требовалось проверить. Выбор снова пал на Глухова и его морской охотник. Лейтенант Глухов уже имел опыт. На него можно было положиться.
Опять появился на катере штурман Дзевялтовский. Дело было куда сложнее, чем раньше, когда вытраливали магнитные мины. Надо было точно пройти над миной и вызвать взрыв… работой винтов. Операцию продумали до мельчайших деталей. Риск был велик, но расчет точен.
Глухов сознавал всю ответственность задания, готовил к этому экипаж. На собрании личного состава катера перед выходом в море он сказал:
– Товарищи! Скрывать не буду, мы идем на опасное дело. На этот раз нам поручено очистить фарватер от [46] акустических мин. Этого требует Родина. Уверен, что каждый из нас выполнит свой долг!
Контр- адмирал Фадеев перешел для наблюдения на рейдовом катере на пост Константиновского равелина. Со стен старого равелина открывался весь внешний рейд, где лежали огражденные вехами мины. На равелине были оборудованы средства связи, а у причалов стояли катера, готовые в любую минуту прийти на помощь тральщикам.
На этот раз не все получилось гладко. Выйдя в район траления, катер Глухова долго ходил в обвехованном районе без всяких результатов. Иван Иванович Дзевялтовский потом рассказал, что для того, чтобы взорвать мину и успеть уйти, они проносились над миной на самых больших скоростях, предполагая, что, чем быстрее проскочат, тем лучше. Но после безуспешных двадцати галсов Глухов застопорил моторы катера и сказал:
– А ведь, как я припоминаю, лейтенант Шентяпин рассказал, что он в момент взрыва шел на средних оборотах, а мы носимся, как лихие торпедники.
Он вспомнил, что вчера над этими минами на больших скоростях проносились торпедные катера, но их ревущие моторы, быстро вращающиеся винты не вызвали взрыва мин.
Глухов долго еще стоял на мостике, обдумывая что-то, а затем приказал сигнальщику передать на КП равелина семафор - «прошу разрешения пройти над минами на средних оборотах».
Глухов предполагал, что взрыватель новой мины рассчитан не только на определенные шумы винтов, но и на длину большого корабля. А маленький и короткий катер и на средних оборотах имеет достаточную скорость и успеет уйти от места взрыва.
Контр- адмирал сам прочел семафор и, немного подумав, сказал:
– Дать добро.
Моряки любят этот сигнал. Он разрешает вам то, о чем вы просите. Обычно он как бы отвечает вашим желаниям. Сейчас это «добро» разрешало страшный риск, но другого выхода не было. И вот катер-охотник снова пошел по прежнему курсу, уже на средней скорости.
О чем думали и что переживали Глухов, Иван Иванович и весь экипаж катера? Конечно, каждый понимал, как велика опасность. Глухов накануне выхода в море беседовал с матросами. Он не скрывал серьезности положения и предлагал желающим перейти служить на другой катер. Но таких не нашлось. [47]