На фарватерах Севастополя
Шрифт:
– Снарядов! Давайте снарядов!
– кричали краснофлотцы.
На мачте развевался военно-морской флаг. Он был пробит пулями и изорван осколками. А катер погружался в море. Палуба почти сравнялась с водой, волны смывали за борт тела убитых и раненых. У кормовой пушки кончились снаряды. Стало тихо. Прекратили огонь и немецкие катера. Один из них стал приближаться к катеру-охотнику. «Значит, плен и позор, - подумал Звездкин.
– Нет!» - ответил он сам себе и, собрав гаснувшие силы, пополз к пулемету и выпустил последнюю ленту. Немецкий катер ответил залпом из пушек. Звездкин
Очнулся на корме немецкого торпедного катера. Вражеские матросы, цепляя раненых баграми, вытаскивали их на верхнюю палубу. Рядом со Звездкиным лежало уже несколько человек, среди них и генерал Новиков в белой рубахе с пятнами крови, с перевязанной рукой и в брюках с генеральскими лампасами. Сторожевого катера № 0112 не было уже на поверхности воды: от полученных попаданий он затонул. Два часа длился этот неравный бой. Но и немецким катерам досталось. Звездкин видел, как они буксировали один из своих катеров, сильно поврежденный.
Так погиб катер № 0112, сражаясь один против четырех, затонул, но не сдался, не спустил флаг перед врагом…
На рассвете отходил от 35-й батареи и катер-охотник № 021. Командир старший лейтенант Степан Гладышев решил побыстрее оторваться от крымских берегов и лег курсом на юг. На катере шли старший инструктор нашего политотдела Степан Аверчук, офицер Леущенко, всего 90 человек.
И все- таки, когда катер был в открытом море, его настигли 18 «юнкерсов». Завязался жестокий бой, катер маневрировал, отстреливался из пушек и пулеметов. 82 бомбы сбросили фашисты; одна из них разорвалась по носу, под днищем катера, и начисто оторвала носовую часть. От [212] сотрясения сдвинулись и заглохли моторы, вышла из строя рация. Но команда работала самоотверженно, срубили мачту и этим подкрепили переборку. Обрубок катера оставался на плаву. Его несло по волне к крымским берегам.
В это время на бреющем полете появился «Фокке-Вульф-189» и открыл огонь из пушек и пулеметов. Командир Гладышев был убит на мостике, его место занял помощник - лейтенант В. С. Лыскин. А старший политрук С. И. Аверчук организовывал и поддерживал личный состав, говорил, что помощь должна подойти. И действительно, «фокке-вульф» улетел, а на горизонте показались силуэты наших катеров. Их узнали:
– «Полтинники» идут и тральщик!
– закричали матросы. «Полтинниками» называли небольшие катера, бортовые номера которых были «52» и «53».
А катер- охотник постепенно заполнялся водой и кренился. Поэтому катера к его борту подойти не смогли, и люди бросались к ним вплавь. И в это время снова налетели два «юнкерса», сбросили бомбы и стали расстреливать из пулеметов плававших в воде. Многие погибли. Катер № 021 затонул, а один из малых катеров был тяжело поврежден.
В этот трагический момент моряков выручил наш самолет «ТБ-3». Откуда он возвращался, неизвестно. Неуклюжий и большой, он снизился и своим огнем разогнал «юнкерсы».
Труден был дальнейший путь. На одном из катеров кончилось горючее, не было воды, продовольствия. Но действовал закон взаимной выручки: катер-тральщик взял на буксир «полусотку» и привел в Туапсе.
Глава
На рассвете 2 июля наша подводная лодка «Л-4», на которой мы ушли из Севастополя, подходили к гористым берегам Новороссийска.
Ночь прощания с Севастополем была трудной. Каждому бойцу хотелось еще раз дать очередь из автомата по противнику, бросить гранату под танк, убить еще одного фашиста и только после этого уйти на палубу ожидавшего его корабля. Многие стремились сделать так, как это сумела сделать севастопольская авиация. Все самолеты были подняты в воздух. Захватив последний бомбовый [213] груз, летчики повели самолеты на передний край врага, отбомбились и ушли на кавказские аэродромы.
Контр- адмирал Фадеев приказал перед уходом разрушить наше КП, уничтожить оборудование.
Надо уходить! Мы с Иваном Ивановичем, по старому морскому обычаю, надели чистое белье, как перед решительным боем. Томик «Севастопольских рассказов» Толстого я втиснул в портфель.
В Казачью бухту мы добрались к двум часам ночи. На рейде стояло несколько подводных лодок, в неясном полусвете лунной ночи они в надводном положении были похожи на большие катера. У пристаней и прямо у берега стояли буксиры, катера-охотники и тральщики, те тральщики и катера-охотники, которые день и ночь ходили уничтожать магнитные мины противника, охотились за подводными лодками, дрались с авиацией на подступах к Севастополю.
Всю эту удивительно короткую ночь противник вел усиленный артиллерийский обстрел и несколько раз бомбил район 35-й тяжелой батареи и аэродром, откуда уже ушла севастопольская авиация.
Снаряды залетали и с грохотом рвались в Камышовой и в Казачьей бухтах, но это не нарушало хода работы: люди привыкли делать свое дело и под артиллерийским обстрелом.
Группа офицеров, в которую входил и я, должна была отправиться на Кавказ через несколько часов на одной из подводных лодок, стоявших на рейде.
Ночью я расположился на большом буксире, одном из тех тружеников порта, которые не раз выручали боевые корабли в дни осады Севастополя. Около трех часов ночи буксир стал осторожно подходить к подводной лодке. Лодка была в надводном положении, ее широкие и крутые борта не позволяли швартоваться к ней вплотную. Я бросил портфель и прыгнул на палубу лодки, чуть не свалившись за борт.
Командир подводной лодки принял в этот рейс предельное количество эвакуируемых. Мы расположились в носовом отсеке прямо на железном ребристом настиле палубы у торпедных аппаратов.
На рассвете выходили. В последний раз я хотел взглянуть на оставляемый Севастополь, но люки были уже задраены по-походному. Было очень тяжело думать о том, что сейчас происходит в Севастополе. Но, оставляя его, мы знали, мы были уверены, что возвратимся в свой родной город. [214]
Море у Херсонесского полуострова было густо засорено якорными и донными магнитными минами. И командир подводной лодки Е. Поляков, чтобы выбраться благополучно в открытое море, решил идти по фарватеру в надводном положении, пока не окончатся минные поля.