На фига попу гармонь...
Шрифт:
Очутившись в лесу и без свидетелей, колумбийские студенты пришли в себя.
– Меделинский картель не прощает унижений, – студенческий староста, распаковав чемодан, вытащил оттуда аргентинский автомат «Алкон» и ловким движением выдвинул приклад. – А от этой деревяшки я прикурю сигару-у, – зарычал, подражая Буратино, и поставил предохранитель на непрерывную стрельбу.
– Во-о, гады! – убрав в подмышечную кобуру пистолет, Железнов выудил из сумки «калаша». – Ну-у, мать вашу, сейчас я вам покажу «трю-у-сы», – спрятался
И вовремя!
Ветки над головой посыпались от выпущенных пуль. Иван Крутой отстреливался короткими очередями. Не ожидавшие отпора колумбийцы подняли на палке белые трусы раненного Буратинкой кудрявого кореша.
– Рю-у-у-с! Мы-ы пощюти-и-л, – стали орать они. – Миру-мир! Да здравствует дрю-у-чба народов, – поднялись с земли, показывая пустые руки.
Швырнув на всякий случай в сторону горячих южных парней гранату, чекисты быстрым шагом стали удаляться по узкой тропе вдоль реки.
– Чуют мыши, чей конец толще! – сделал вывод Буратино.
– Да-а, как подумаешь, что в России творится, так крыша едет… – подошли они к сторожке лесника.
Услышав стрельбу, Мишаня с ружьем вышел на крыльцо.
– Охота запрещена! – строго объяснил заезжим городским в черных костюмах.
– Да мы и не охотились, это на нас, – ответил Иван Крутой. – Город надоел, мечтаем пожить в палатке и порыбачить… Ты не против, шеф? – улыбнулся он егерю.
– Вот еще чертей не хватало, – выглянул из трубы домовой Ерошка. – Того и гляди сопрут что-нибудь в хозяйстве. Правда, Мумоха Кумоховна?..
– Тьфу, нечисть! – плюнула та, прихорашиваясь над ведром с водой.
Миновав сторожку, чекисты потопали дальше и остановились напротив фермы.
– Здесь будет город заложен!.. – с пафосом воскликнул Железнов, картинно отведя в сторону руку.
– Кому же ты целый город заложишь? – поинтересовался Крутой. – Обычно нашей конторе всех закладывают…
– Он имеет ввиду ломбард, – высказал свою точку зрения Буратино.
– Я имею ввиду на этом месте палатку ставить, неучи, – раскритиковал коллег градостроитель.
* * *
Латиносы разбили две палатки неподалеку от места боя, у поляны имени шалопутовских самогонщиков.
– Придется вести себя осторожнее, – погладил пробитую буратинским носом ягодицу Педро. – Одни вооруженные бандиты кругом… Поэтому начнем с разведки, – послал в деревню одного из своих.
Вернувшись, тот рассказал, что мак нигде не растет, мини-супермаркет закрыт, народу с гармонями не видать.
– Правда в одном огороде засек странную парочку… Здоровенный лохматый, как это у русских… дурак стоит на четвереньках и что-то ищет в траве… А другой, эта… дурылда… все тело в наколках, глаз подбит, лопатой копает…
– Ну-у-у, – стал анализировать ситуацию старший.
Все, затаив
– Гомики они! – сделал вывод студенческий главарь.
За время учебы в институте студенты успешно усвоили лишь русский мат, более всего сближающий народы…
– Ну што, шинок, легшает? – подойдя к Джонни, ласково потрепала бедолагу по густым черным волосам скрюченная бабушка с бадиком в руке и с рюкзачком на спине. – На шолнышке-то шпинка прогреетща, к тому же я тебе мажью ее помажала… В щельпо иду. Вам купить чего?
– О-о, ес, ес, – закивал головой Джинн и пошел за деньгами.
– Ешть хочешь… Понятное дело, – поправила цветастый платочек старушка, глядя, как ловко бывший гигант Джонни обирает с картошки колорадского жука.
Сельпо, переименованное в «шоп», приватизировал Кошмаров. С утра ему привезли товар, которым собиралась торговать необъятная его супружница. Когда скрюченная бабулька подошла к деревенскому «шопу», там уже толпился женский контингент Шалопутовки.
Заняв очередь за женой дядьки Кузьмы Клавдией и сняв со спины рюкзачок, бабка поинтересовалась:
– Бабы, почаму нашу щельпу шопой обозвали?..
Повисло молчание.
– А глянь на продавщицу… – тихо, чтоб не услышала Нина Матвеевна, произнесла Клавдия, растянув в улыбке полные губы и поправив на голове платок. – Проходи бабушка вперед, ноги-то, поди, устали?
– Да-а. Пока до шопы доберешщи… – захромала та к прилавку. – Нинка, – обратилась к продавщице, – мне колбашки, ширку, хлеба, водки и эти, как их, прокладки ш крылышками…
Нина Матвеевна хотела сделать замечание, что она никакая там не Нинка, а самая настоящая Нинель, но, услышав заказ, на минуту опешила.
Стоявшие вокруг деревенские бабы тоже открыли рты.
– У вас что же, месячные опять начались? – наконец выговорила продавщица.
– Типун тебе на яжик… даже годовых нет… а прокладки деду в валенки зашуну… штоб, значитша, пот впитывали… Шама жнаешь, он ведь у меня тоже, как его… бижнешмен… Щемечками торгует у церквы… А водовку гоштям… – обстоятельно и не торопясь разъяснила окружающим ситуацию.
– А ведь и взаправду… от прокладок ногам будет сухо и комфортно, – поддержала ее Клавдия, – надо тоже своему купить.
– Водки нет! Только джин-тоник, – брякнула на прилавок пластиковую полуторалитровую бутылку Нина Матвеевна.
– Тады три, – вновь удивила всех бабка и, заховав в рюкзачок товар, бодро почапала к перекособоченному дому местной целительницы и ворожеи, чтоб взять у нее снадобье для болящего гостя.
– Ну ты че, мать, запгопала? – встретил старуху дед Пашка. – Водягы-то пгитащила? – топырил губы в радостном ожидании.
Окружавшие лысину восемнадцать седых волос возбужденно приподнялись, наблюдая за рюкзачком.