На горах (Книга 1, часть 2)

Мельников-Печерский Павел Иванович

– Что за рыба принесла тебе поклон от покойника?.. Тюлень морской, что ли, с тобой разговоры водил?
– захохотав недобрым смехом, сказал Марко Данилыч.Сорока на хвосте басни принесет, а он в самое нужное время бросает дела и мчится сюда без хозяйского спросу!.. С ума ты, что ли, сошел.

– Не сорока мне вести принесла, Хлябин Терентий Михайлов, что тогда на "беленького" с нами ездил,- сказал Корней.- Привез я его, пущай сам расскажет.

– Что за Терентий такой?
– спросил Марко Данилыч.

– Из здешних

местов он будет,- ответил Корней.- Оттого и кучился мне довезти его со сродниками повидеться. Летошним годом он от басурманов утек, а Мокей Данилыч и до сих пор у них в полону. Кликнуть, что ли, его, Терентья-то?

– Пошли,- немного повременя сказал Марко Данилыч.- А сам ступай отдыхать, надобен будешь - кликну.

Вышел из саду Корней, а Марко Данилыч, склонивши голову, медленными шагами стал ходить взад и вперед по дорожке, обсаженной стоявшею в полном цвету благоуханной сиренью.

Пришел необычайно рослый и собой коренастый пожилой человек. Борода вся седая, и в голове седина тоже сильно пробилась: русых волос и половины не осталось. Изнуренный, в лице ни кровинки, в засаленном оборванном архалуке из адряса (Адряс, или падчай - полушелковая ткань с волнистымипестрыми узорами по одинаковому полю.), подошел он к Марку Данилычу и отвесил низкий поклон.

Сел на скамейке Марко Данилыч и зорко посмотрел прямо в глаза незнакомцу.

– Что скажешь, любезный?
– нахмурясь, спросил он его, наконец.

– Про Мокея Данилыча доложить вашей милости,- вполголоса проговорил Терентий.

Не ответил на то Марко Данилыч. Низко наклонясь, стал он тросточкой по песку чертить.

– Сказывал Корней...- после долгого молчанья промолвил Смолокуров.- Да не врешь ли ты?
– поднявши голову и вскинув глазами на Терентья, прибавил он.

– Как возможно мне врать вашему степенству?
– скорбно и даже обидчиво промолвил Терентий Михайлов.- Помилуйте!.. Столько годов с вашим братцем мыкали мы подневольную жизнь, и вдруг я стану врать!.. Да сам господь того не попустит!.. Всего мы с Мокеем Данилычем нагляделись, всего натерпелись... Как же поворотится у меня язык сказать неправду?

– Сам-то ты кто таков?
– спросил Марко Данилыч.

– Здешней округи (Прежде (с екатерининского учреждения о губерниях до начала нынешнего столетия) уезды назывались округами. В народном языке местами и до сих пор это слово в ходу.) деревни Обуховой. Терентий Михайлов. Хлябины прежде звались, как теперь - не знаю. Дома-то еще не бывал.

– Барский?
– спросил Марко Данилыч.

– Был барским, господ Раменских, а теперича, будучи выходцем из хивинского полону, стал вольным,- ответил Хлябин.

– Ишь ты!
– насмешливо промолвил Марко Данилыч.- Недальний, значит, отсюда.

– Сорока верст не будет,- ответил Хлябин.
– Да ведь я, ежель на памяти у вашего степенства, в работниках у вас служил. Тогда с Мокеем Данилычем и в Астрахань-то

мы вместе сплыли. Вот и Корней Евстигнеич тоже с нами в те поры поехал... Конечно, время давнее, можно забыть. И братца-то, пожалуй, плохо стали помнить... Много ведь с той поры воды утекло... Давно, да, очень давно,со вздохом промолвил Терентий Михайлов.

– Время давнее... точно что давнее, сквозь зубы процедил Смолокуров.

Неохота была ему вдаваться в дальние расспросы. И верил он, и не хотелось ему верить. Немного погодя Хлябин сам начал рассказывать.

– Когда на море разорвало нашу льдину, на большой половине нас с Мокеем Данилычем было двадцать четыре человека, а кормов ничегохонько. Лошадь была, зарезали, съели кобылятину и чаяли потонуть либо голодную смерть принять... А ветер все крепче да крепче. Гонит нас на восток, подумали, авось живых принесет к Мангышлаку...

Да где доплывешь до берега! Изноет льдина, растает - и сгинем мы в морской пучине. На четвертый день рано поутру видим - одна за другой выплывают три посудины, а какие - разглядеть не можем, далеко... Подняли мы крик, авось услышат и переймут нас... Услыхали ли на лодках наши крики, увидали ль нас, про то неизвестно, а к нашей льдине поворотили...

Как стали они подъезжать, так мы и ужаснулись... трухменцы с самопалами, с чеканами (Самопал - фитильное ружье вроде пищали без замка, иногда с замком, но не с кремнем, а с тлеющим фитилем. Чекан - топорик с молотком на короткой рукоятке. У трухменцев до последнего времени держались самопалы, а лет 25 тому назад было их довольно много. ).

Стали они перенимать нас со льдины. Кого возьмут, первым делом руки тому назад да ремнем либо арканом скрутят, как белугу, на дно лодки и кинут. Ног не вязали, знали, собаки, что по морю нам не бежать... На каждую лодку нас пришлось по восьми человек, а их было по пяти; для того и вязали, чтоб мы не одолели да не отплыли бы с ними к русскому берегу... Не догадайся разбойники перевязать нас - так бы дело и было... На полдень злодеи путь свои держали - и на другой день рано поутру верстах в десяти завидели мы черни (Черни - плоский берег, видный с моря, когда еще мало на нем что-нибудь можно различить глазом. Это слово в ходу только на Каспийском море.).

С того часу трухменцы черней не завешивали (Завесить черни - уйти из виду от берегов. Слово каспийское.), тут и мне стало боязно - русских по тем местам нет. А держали окаянные, как и прежде, все на полдень, на пятый день выплыли в Киндерли (Залив на восточном берегу Каспийского моря, южнее полуострова Мангышлака, севернее залива Карабугаза. ).

Сил не жалели, веслами здорово работали. Лодки не плыли, а ровно скакали по морю,- видно, разбойники ждали погони. Навряд ли русских они опасались, у самих у них есть много разных родов, и каждый род только и выжидает, как бы у другого добычу отбить. Самый разбойный народ.