На грани апокалипсиса
Шрифт:
– Добившись моего согласия пыткой голодом, уважаемый мистер Сэдлер, вы приобретете скрытого врага, а не искреннего сторонника. Кстати, где Джон? Это охранник, который сегодня дежурил у моей двери. Куда вы его дели? Надеюсь, он жив?
Кесслер специально задал вопрос об охраннике: он останется на записи. Или на пленке сохранятся следы ретуши либо склейки. Этим он постарался хоть как-то обезопасить себя от неожиданных поворотов в игре Сэдлера. Например, если его вдруг начнут обвинять в убийстве охранника, которого найдут, к примеру, под лестницей.
Сэдлер уловку
– Этот же вопрос я хотел задать вам.
– Тогда задайте его тем, кто меня привез сюда… Сколько времени у меня на раздумье и принятие решения?
– Пока будете завтракать, вам сейчас сюда принесут. Если надумаете принять мое предложение, то после того как позавтракаете, попросите принести вам бумагу и ручку. Напишите о себе все с того дня, с которого себя помните. Не забудьте указать цель вашего задания и всё, что с ним связано. Два часа вам хватит?
Кесслер неопределенно пожал плечами.
– Хорошо. Я приду через три часа и… надеюсь, мы продолжим.
– Ну а если я не надумаю принять ваше предложение?
– Вы не посмотрели обратную сторону фотографии. Посмотрите.
Кесслер взял снимок – все это время он оставался лежать там, куда его положил Сэдлер – и перевернул. «Морозов Владимир Алексеевич» – прочел он.
– Если вы не примете мое предложение, тогда, Владимир Алексеевич, мы отдадим вас вашим людям. Не убивать же вас, в самом деле. Пусть это сделают лучше они.
Глава 12
Для того, чтобы написать все то, о чем говорил Сэдлер, Морозову или Кесслеру понадобилось бы чуть больше часа; это было отхронометрировано еще при подготовке к операции. Весь текст он знал дословно, до буквы, до запятой.
Фотография и необходимая часть информации «утекла» через подконтрольного агента, который оставался на свободе и продолжал «работать» только лишь для того, чтобы через него можно было «сливать» дезинформацию. Та игра велась уже восемь месяцев и давала определенные результаты. Этим каналом «утечки» было решено воспользоваться и для внедрения разведчика-нелегала Владимира Морозова в чиновничий аппарат либо Управления стратегических служб, либо Федерального бюро расследований. Обе эти секретные службы США вели активную работу в своей оккупационной зоне – и не только там – по всем направлениям. Лица, чья деятельность была связана с военной или научной деятельностью, интересовали их особенно. Люди, работавшие в разведслужбах, будь то Шестое управление РСХА Шелленберга, разведуправление Генерального штаба вермахта генерала Гелена или же бывшие сотрудники ведомства адмирала Канариса, попадали в поле зрения УСС и ФБР незамедлительно.
Выдать Морозова-Кесслера за бывшего сотрудника этих разведслужб было делом нереальным; времени и возможности для проведения такой глубинной операции у руководства советской разведки не было. Поэтому была продумана и просчитана – разработана – «легенда» через провал Кесслера, как сотрудника советской разведки, посредством «утечки» информации. Не воспользоваться таким «подарком» американцы не могли.
…Кесслер корпел над «мемуарами» два часа тридцать пять минут. Сэдлер появился еще через четверть часа.
– Ну как, все успели написать?
– Только то, что знал, и то, что помнил.
– Что от вас и требовалось, – Сэдлер взял написанное и стал просматривать; на очередном листе он задержал свое внимание дольше, чем на предыдущих. – Англичане? Ваше задание было – англичане?
– Я ведь там указал.
– Тогда почему вы оказались у нас?
– Вмешался случай в лице оберштурмбаннфюрера СС. Потом случайные стечения обстоятельств. Но в любом варианте я стал бы уходить к ним. Если бы не этот случай с власовцами…
– А доктор? Пакстон мне докладывал…
– Я, в отличие от мистера Пакстона, не сумел просчитать доктора сразу. А потом вы меня обложили. Кстати, что – доктор?
– Работаем.
Сэдлер отложил в сторону заинтересовавший его лист и стал просматривать дальше.
– Ну, вот и хорошо… – сказал он, закончив с чтением, потом сложил листы в аккуратную стопку, улыбнулся и посмотрел на Кесслера. – За исключение одного… Вы не указали вашу связь.
Это был как раз тот «тонкий» момент, которому при разработке операции, а потом при проработке ее с Морозовым в Центре, было уделено особое внимание.
– Мы дадим тебе два адреса в Лондоне. Один – основной канал связи, второй – запасной. Отдашь их. Но держись как можно дольше, – сказал тогда Морозову его куратор – полковник Плигин. – Играй. Дави на совесть, порядочность, честь…
– Если операция свернута, а я объявлен вне закона и нахожусь в розыске, все каналы связи, которые мне известны, ликвидированы. Логично? – начал «изворачиваться» Кесслер; он, разумеется, понимал наивность такого довода, его неубедительность, но сейчас ему как раз это и было нужно.
– Нет. Нелогично. Откуда в Москве могут знать, что вам известно о том, что вас вывели из игры? Для Центра вы – в деле. Логично предположить как раз обратное: на этих каналах связи вас будут ждать.
Кесслер выдержал приличествующую моменту паузу, затем произнес тихо, но членораздельно:
– Я не буду сдавать своих товарищей. О категории предательства мы с вами уже говорили. Борьба с режимом – это одно дело, предательство конкретного человека – другое. Если вас такой расклад не устраивает, доложите своему руководству, что работа со мной прошла впустую.
– А как быть с этим? – так же тихо и так же членораздельно спросил Сэдлер и помахал в воздухе тоненькой пачкой исписанных листов. – Если утром у вас какие-то козыри еще были, то сейчас-то?.. Этого вашего собственноручного признания хватит на две высшие меры наказания. В разведке полумер не бывает. Нельзя быть чуть-чуть мертвым или немножко беременной. Здесь – или, или. Вам ли об это не знать? Это – во-первых. И во-вторых: борьба с режимом подразумевает борьбу не с абстрактным понятием, а с конкретными людьми, с конкретными личностями. Это борьба насмерть, в ней в ход идет все: и шантаж, и подкуп, и, если понадобится, то и убийство. Пишите, Владимир Алексеевич, пишите. Выхода у вас нет. Снявши голову, по волосам не плачут.