На грани риска

Волович Виталий Георгиевич

Отморозить руки в котлетном фарше - только этого не хватало! Попытался растереть пальцы, но они уже плохо слушались. Я кое-как подцепил стоявший на плитке чайник и выплеснул его содержимое в таз. Камбуз мгновенно наполнился паром. Не раздумывая, я сунул руки в горячую воду. Через некоторое время к пальцам возвратилась чувствительность, а я все не вытаскивал их из воды, сгибал, разгибал, наслаждаясь ощущением тепла. Вскоре я снова принялся за обед, но с этого дня на плитке постоянно стояла "кастрюля скорой помощи".

В общем, работа на камбузе

доставляла мало радостей. Но порой жизнь среди закопченных кастрюль, среди груд тарелок, покрытых остатками жира и требовавших уйму кипятку, в клубах пара и гари от пережаренного мяса становилась невыносимой. И тогда я пел. Арии, романсы, частушки, популярные песни. Хотя природа обделила меня голосом, но, поскольку я был сам себе певец и сам себе слушатель, меня этот недостаток мало смущал, и я, аккомпанируя себе ложками, отстукивая такт ножами, развлекался, как мог. Средство помогло. Плохое настроение, хандра, уныние - все словно рукой снимало. Когда петь надоедало, я принимался читать стихи. На полке перед самым носом у меня постоянно лежал истрепанный, с захватанными страницами томик "Евгения Онегина". Я то и дело повторял звучные пушкинские строфы, пытаясь выучить их наизусть. Дело продвигалось довольно медленно. Впрочем, торопиться мне было ни к чему. Впереди было еще столько обедов и ужинов.

А температура воздуха все продолжала понижаться. Правда, до долгожданного "рекорда" недоставало еще пяти градусов, но синий столбик спирта в термометре уже не раз опускался к отметке "44".

Глава 6

ПОТОП

Ох как не хочется среди ночи вставать на метеорологическую вахту. Гудкович сладко потянулся, взглянул на часы и, расстегнув "молнию" вкладыша, протянул руку под койку, нащупывая унты. Неожиданно пальцы его коснулись воды. Вода на полу палатки? Сон сняло как рукой. "Тревога!
– закричал Зяма.
– Вода в палатке!!"

Еще не соображая со сна, что случилось, мы стремглав выскочили из мешков, на ходу натягивая на себя брюки и свитеры.

Если под палаткой прошла трещина, она может быстро разойтись, и тогда из нашего жилища, спрятанного глубоко под снегом, не выбраться. Протиснувшись в снеговой тамбур, мы выбрались наружу. В лагере царило полное спокойствие. Только где-то вдали гулко потрескивал лед.

Из-за камбуза показался Ваня Петров, дежурный:

– Вы что это ни свет ни заря поднялись? Бессонница, что ли, мучает? спросил он, удивленно разглядывая наши полуодетые фигуры.

– Ваня, ты ничего не слышал?
– сказал Дмитриев.
– Кажется, льдина наша треснула.

– Это тебе со сна показалось. Никаких подвижек и в помине нет.

– У нас всю палатку затопило водой.

– Как затопило?

– Вот так и затопило. Трещина прошла под палаткой, - сказал Дмитриев и, повернувшись, нырнул в темноту тамбура.

Мы полезли за ним. Воды на полу прибавилось.

– Наверное, все наши вещи намокли, - сказал Зяма, стараясь дотянуться до большого мешка с обмундированием, лежавшего на полу в ногах

у кровати.

– Черт с ними, с унтами, все равно они уже мокрые, - произнес Саша и смело шагнул вперед, разбрызгивая воду.

Мы продолжали нерешительно топтаться на месте.

– Я сейчас вернусь, - вдруг сказал Гудкович, исчезая за пологом.

Через несколько минут он появился вновь, волоча за собой пустые деревянные ящики. Мы последовали его примеру, и скоро над водой поднялись импровизированные мостки.

– Это не трещина, - уверенно сказал Петров. Он успел обмакнуть палец в воду и попробовать ее на вкус.
– Вода-то пресная. Если бы она поступала из трещины, она была бы соленой.

– И вправду пресная, - радостно подхватил Саша, тоже успевший исследовать вкусовые качества воды.

– Эврика! Я знаю, в чем дело, - воскликнул Зяма.
– Помните, осенью, когда место для палатки подбирали, аэрологи все хвастались, что место нашли гладкое, как паркет. Вот теперь этот паркет и вышел нам боком. Видимо, это лед замерзшей снежницы. Она до дна не промерзла, а теперь под тяжестью палатки лед и просел.

Но объяснения не высушили воды. Она поднялась уже сантиметров на двадцать.

– Надо доложить Сомову, - сказал Петров, осторожно перебираясь по ящикам к выходу.

Он возвратился вместе с Михаилом Михайловичем. Мих тоже удостоверился в пресных качествах воды и покачал головой:

– Придется вам, друзья мои, переселяться на время в комаровскую палатку-мастерскую. Там, конечно, будет прохладно, но другого выхода нет. Возьмите паяльную лампу. Можете это время пользоваться ею. А за несколько дней, если двери раскрыть настежь, вода вымерзнет. Тогда и вернетесь к своим пенатам.

Поминая недобрым словом аэрологов, мы перетащили в мастерскую койки, спальные мешки, необходимые мелочи и стали располагаться, моля судьбу, чтобы наше новоселье не затянулось. Холод в палатке был адский. Тент ее обветшал за лето, а снеговая обкладка, помогавшая сохранять тепло в наших жилищах, здесь отсутствовала. Пришлось сначала нарезать из сугроба кирпичей и окружить палатку снежной шубой.

Наконец Сомов, активно помогавший нам устраиваться, воткнул лопату в снег.

– Ну вот, теперь стало лучше. Доканчивайте побыстрее да ложитесь спать.

Сомов ушел, а мы, разложив на койках спальные мешки, принялись устраиваться на ночлег. Не снимая курток и свитеров, мы влезли в мешки.

Стоило Петрову, пожелавшему нам приятных сновидений, уходя, потушить паяльную лампу, как в палатке воцарился мороз.

Несколько раз я просыпался от холода, а под утро мне приснился странный сон, будто мне не хватило на обед мяса. Бегу на склад, а на стеллаже ни единого кусочка. Куда все подевалось? Смотрю, из-под снега торчит оленья туша. Подергал ее за ногу. Она как зарычит и превратилась в медведя. Хочу бежать, а ноги словно приросли к сугробу Медведь бросился на меня и ухватил зубами за нос. Я вскрикнул и проснулся.