На грани счастья
Шрифт:
— Я не буду болтать, буду слушать твой голос, — пояснил он. — Сейчас я тебя поцелую и уйду, а ты мне пообещаешь хорошо себя вести и выполнять все назначения врачей.
— Зуб на выброс! — поклялась Дашка.
— Мне кажется, что с тебя более чем достаточно травм, оставим зубы на месте, — усмехнулся Власов.
И медленно, очень осторожно поцеловал ее в губы, продлив немного поцелуй.
Для Дашки потянулись долгие часы преодоления. Первые несколько суток ее держали на серьезных обезболивающих,
— Дашка, давай, что ли, в города поиграем? — бодро предлагала сестра.
— Улан-Удэ, — сразу высказалась Дарья.
— Почему Улан-Удэ? — рассмеялась Катька.
— Там сейчас хорошо, холодно и просто чтобы ты отстала.
— Ну надо же чем-то занять твои мозги! — тормошила ее сестра.
— Почитай вслух политэкономию, я засну сразу же, — выдвигала вариант занятости мозгов Дарья.
Ей было нестерпимо жарко, она плавилась под гипсом, в простынях кроватных, и, хоть боли сильной не чувствовала, все тело ныло и стонало. Ей было тошно, немного страшно, и она вредничала.
Через три дня Дарью перевели из палаты интенсивной терапии в реабилитационную палату, в которой лежали еще две женщины. Власов по телефону настаивал на одиночной палате, но она отказалась: зачем, так веселее будет.
Даше назначили другой режим обезболивания. И вот тут-то пришла и закрепилась надолго дикая боль, такая, что порой темнело в глазах и зубы скрипели. Она терпела, старалась бороться, не замечать и все порывалась двигаться, переворачиваться, ну хоть садиться для начала.
Власов звонил, как и обещал, каждый день, первый раз через двадцать минут после того, как ее перевезли в другую палату:
— Ну, как ты там?
— Как попавшая в аварию, — пробурчала она.
— Капризничаешь? — понял Власов.
— Жарко, тошно, танцевать хочется, — пожаловалась Дашка.
— Завтра там у вас видео поставят, смотри комедии и мультики, отвлекайся.
Он звонил по два раза в день, знал расписание ее процедур и режим дня. Они разговаривали недолго, иногда Даше приходилось прилагать огромные усилия, чтобы он не услышал боли в ее голосе. Он все рвался приехать, но никак не получалось, а Дашка только радовалась этому обстоятельству.
Ей совсем не хотелось, чтобы он видел ее такую — больную, некрасивую, терзаемую болью, с искусанными губами. Она бы и Катьку отослала от себя, но сестра слышать не хотела ничего об этом и даже немного с ней поругалась.
День на пятый после перевода ногу с вытяжки сняли, и Дашка старалась хоть как-то двигаться под возмущенные Катькины причитания и молчаливое одобрение Антона Ивановича.
Она плохо спала ночами, когда начиналась самая трудная, грызущая, изматывающая боль. И тогда начинала перебирать воспоминания, убегая и прячась в них от страха, тяжелой боли и накатывающей волнами безысходности.
— Дашка, я не успеваю к началу! — позвонила ей Катька, когда прозвенел уже третий звонок, приглашающий зрителей в зал. — Тут неожиданно такой снег повалил, движение просто встало! По «Авторадио» сказали, что встала вся Москва! Я, если выберусь из пробки, наверное, домой поеду!
— Езжай! — недовольно пробурчала Дарья. Она бы и сама с удовольствием поехала домой!
Но Катька, сестра дорогая, ей плешь проела этим спектаклем, уговаривала, билеты заранее доставала. И Дарья, с утра одевшись в вечерний наряд, прихватив с собой туфли к нему, прямо с работы отправилась в театр.
Поддерживая в себе недовольство, спектакль не заценила в должной мере, немного посмеялась в особо удачных местах, а ближе к антракту притомилась от шумного и перенасыщенного действия на сцене и пошла в антракте в буфет в надежде выпить чаю.
Долго выбиралась со своего места — кто-то затормозил движение в конце ряда, и все стояли и ждали — и, добравшись в буфет, обозрев очередь, решила, что бог с ним, с чаем, не стоять же очередину такую из-за него. И уже уходила, когда кто-то громко ее окликнул.
Она обернулась, поискала взглядом, кто это мог быть, и сильно удивилась, поняв, что ее позвала Юля Байкова. Она стояла у буфетной стойки в очереди и махала ей рукой.
Дашка с безнадежной какой-то досадой подумала, что для полной обоймы ей как раз общения с Юленькой и не хватало! Ну, чтоб наверняка уж все плохо!
Но, как говорится, поздняк метаться, не сообразив сразу, что лучше ретироваться, сделав вид, что не услышала, она уже автоматически махнула рукой в ответ и только потом поняла, что попала.
Пришлось пробираться к Байковой. Навстречу из буфета выходила компания, и Дашка, пропуская их через узкий проход между столиками, посмотрела в сторону Юльки и заметила стоящего у нее за спиной мужчину.
У Дарьи вдруг почему-то зазвенело под коленками, и она перепуганно как-то подумала: «О господи!»
И больше ни единой мысли в опустевшей почему-то голове не проклюнулось. Она что, испугалась?
По ощущениям вроде нет!
Потрясение чувствовала: «Откуда, какое, с какого боку и почему? Непонятно».
Она присмотрелась внимательнее через плечо последнего проходившего перед ней человека. Мужчина возвышался сзади Юльки, выглядывающей Дарью среди людей, на целую голову. Темные, почти черные волосы, скучающее выражение лица, черты которого с такого расстояния подробно не рассмотреть.
Но что-то в его облике вызывало у Дарьи коллапс в голове, слабость в коленях и сбой сердечного ритма.
«Дура!» — обругала она себя, возвращаясь в разум из временного не пойми чего, перевела взгляд на Юльку, махнула ей в ответ и больше на мужчину старалась не смотреть.