На грани войны
Шрифт:
— Ну, да, но он твой до тех пор, пока тебе это нужно. Я не должна была врываться.
— Тебе всегда здесь рады. Всегда.
Она опустила подбородок, вернула взгляд к огню и пошевелила поленья кочергой.
— Во сколько закончилась твоя смена?
— Не закончилась. Появился Рейносо и заставил меня сделать перерыв.
Снова эта понимающая улыбка.
— Я сомневалась, что ты вообще знаешь значение слова «перерыв».
— Рейносо сказал примерно то же самое. — Лиам окинул взглядом остальную
— Молли сказала, что хочет посидеть с милым и послушным ребенком, а не с колючим и упрямым. Квинн решительно возражала, но это лишь сотрясание воздуха.
— Да, похоже на правду.
Ханна вытерла руки о джинсы, поднялась на ноги и повернулась к нему лицом.
— Призрак скучает. А мы давно с тобой не разговаривали. Я имею в виду, как раньше… — На этом она замолчала.
Она имела в виду наедине. После месяца, проведенного с человеком изо дня в день, ты хорошо его узнаешь. Ты привыкаешь к нему. Наслаждаешься им, хочешь, чтобы он постоянно присутствовал рядом.
В Фолл-Крике все обстояло иначе. Здесь всегда присутствовали другие люди. Тут был Ноа.
Они не оставались один на один с той ночи, проведенной вместе на качелях на крыльце. Той ночи, когда он хотел ее поцеловать. Черт, он хотел целовать ее каждый раз, когда видел.
Лиам прочистил горло и принялся расстегивать молнию на куртке и снимать верхнюю одежду. Отстегнул M4 и прислонил его к дивану в пределах досягаемости.
— Ты выглядишь усталым, — отметила она.
— Это из-за смены караула. Недостаточное количество людей для дежурства означает более длинные смены.
На самом деле его тренировали выдерживать экстремальные условия недосыпания. Однажды он провел две недели в режиме четырех часов сна за ночь. Не раз он проводил по восемьдесят четыре часа без сна. Галлюцинации начались примерно на четвертый день.
Долгие дежурства не вызывали у него проблем.
Ханна прищурилась и наклонила подбородок, изучая его.
— Это что-то другое. Тебя что-то беспокоит.
Лиам хотел отвернуться. Ханна умела видеть его насквозь. Это не так уж и плохо. В этом есть что-то особенное, когда тебя кто-то прекрасно знает. Это позволяло чувствовать себя не таким одиноким в этом мире.
Он пробурчал.
— Просто кошмары.
Это звучало так по-детски, и все же ночные кошмары представляли собой отвратительную смесь его худших страхов, ужаса и боли, пыток и сожаления.
Взрывы и стрельба в бою, предсмертные крики его братьев по оружию. В других случаях он бежал с прижатым к груди ребенком, спасаясь от монстров, которые настигали его по пятам.
Самолет, летящий с неба, безмолвная смерть, надвигающаяся на него, когда он сидел на корточках перед Линкольном, отчаянно пытаясь поднять на ноги своего не реагирующего близнеца, освободить Джессу из разбитой
Он так и не смог. Снова и снова он смотрел, как они умирают. Снова и снова чудовища настигали его и хватали ребенка в свои слюнявые челюсти.
Он просыпался внезапно, резко садился, мучительные крики эхом отдавались в ушах, в ноздрях стоял запах паленой плоти, руки были пусты.
Пустоту он ощущал особенно остро. Он чувствовал ее, как черную дыру, с ее собственным весом, с ее огромной тяжестью.
— Расскажи мне, — попросила Ханна.
Лиам присел на диван, не обращая внимания на ноющую боль в спине, и склонил голову. Между ними не осталось никаких секретов.
Он уже признался Ханне в самом страшном своем провале — как он потерял Линкольна и Джессу в одну ужасную ночь, как отдал своего младенца-племянника на руки незнакомым людям и ушел. Он бросил родителей Джессы и ребенка на произвол судьбы.
То, что она все еще принимала его, смотрела на него с состраданием и теплотой, а не осуждала — очень помогло Лиаму.
Но этого было мало. Он всем сердцем хотел, чтобы этого хватило, но сожаление и стыд по-прежнему преследовали его во сне и наяву.
Он любил маленькую Шарлотту Роуз, как собственного ребенка. Но каждый раз, когда смотрел на нее в этой кривой вязаной шапочке, он думал о своем племяннике.
Лиам был человеком дела, а не слов. Слова не могли исправить ситуацию, не могли компенсировать его ошибки. Прощение не принималось в расчет.
Он не хотел говорить об этом, даже с Ханной. Слишком больно.
— Дело в моей спине, — ответил он вместо этого. Не совсем правда, но и не ложь. — Из-за нее трудно нормально отдыхать.
На мгновение Ханна скептически посмотрела на него, собираясь сказать, что он пытается ее обмануть. Судя по выражению лица, она поняла, что он говорит ей не все, но не стала настаивать.
Она поджала губы.
— Я готова выслушать, когда ты захочешь рассказать о своих кошмарах. Что касается физической боли, что я могу сделать?
— Все не так плохо. Я могу справиться с этим.
— Да, заметно. Ты вздрагиваешь каждый раз, когда поворачиваешься в определенную сторону.
Лиам удивленно посмотрел на Ханну.
— Ты думаешь, что скрываешь это, но твой рот сжимается, когда тебе больно. Ты двигаешься по-другому. Я вижу это.
В очередной раз он поразился тому, насколько Ханна умна, и сколь проницательна.
Большинство людей так много упускают. Пристрастившись к своим телефонам, они почти не видели того, что находилось прямо перед их лицом. Телефоны утратили свою актуальность, но большинство оставались такими же невнимательными, как и раньше, даже когда к ним подкрадывалась опасность.
Ханна другая. Она обращала внимание на все.