На грани выживания
Шрифт:
Квинн вдруг почувствовал благодарность за огромный запас бабушкиной пищевой соды.
Ханна вытряхивала грязное белье из вантуза, сосредоточенно стискивая челюсть, ее поврежденные пальцы неловко сжимали ручку. Похоже, ей это доставляло боль.
— Я могу помочь, — предложила Квинн. По крайней мере, она могла быть хоть на что-то годна. Лень никогда не входила в число ее недостатков.
Ханна покачала головой.
— Боль означает, что все работает, верно? С каждым разом становится немного легче, как будто мертвая вещь возвращается к жизни. — Она вытерла
Пока они стирали белье, Майло пошел с бабушкой работать в общественном саду на бейсбольном поле средней школы.
Майк Дункан и Роберт Винсон построили несколько теплиц из пиломатериалов, фанеры и переделанных окон, пожертвованных из хозяйственного магазина, а директор школы собрала несколько гидропонных башен, которые она обнаружила в кабинете учителя естественных наук.
В башнях использовалась аквапоника для выращивания рассады в воде без почвы. Джамал, сын Майка, решил, что сможет построить несколько самодельных башен для выращивания рассады, используя трубы из ПВХ.
Бишоп, Рейносо и еще несколько человек дежурили на баррикадах и блокпостах. В шестнадцать лет Квинн не мог участвовать. Пока.
— Мы готовы. Уже загрузили бабушкино домашнее яблочное пюре, персики из банки и томатный соус в «Оранж Джулиус» сегодня утром.
Квинн пыталась вызвать внутреннее волнение, но не могла. В эти дни она, казалось, вообще ничего не чувствовала.
Кроме злости. Гнев никогда не иссякал.
Когда одежда подсохла, Квинн отбила ее ручкой метлы, а затем несколько раз потрясла каждую вещь, чтобы та полностью высохла, прежде чем сложить ее. Ткань не становилась мягкой как после сушки в сушильной машине, но это помогло справиться с жесткостью. Бабушка, как всегда, оказалась права.
Через несколько минут Ханна посмотрела на нее, ее брови озабоченно сдвинулись.
— Квинн, раз уж мы одни… я хотела убедиться, что ты в порядке.
Квинн застыла.
— Все нормально. Я в порядке.
— Мы все сейчас так заняты. И никто никогда не бывает один, верно? Другие люди всегда рядом. Мы с тобой не могли пообщаться.
Глаза Квинн жгло. Она крепче ухватилась за мешалку, тянула и толкала, пока ее бицепсы не стали гореть.
— Я сильная. Мне не нужно, чтобы кто-то приглядывал за мной.
— Это не имеет ничего общего с силой. Всем нам время от времени нужна помощь.
— Помоги тому, кто в этом нуждается. Например, Майло. Это он остался без отца.
— Обязательно. Помогу. — Ханна колебалась. — Майло не единственный, кто страдает.
Квинн сосредоточилась на щебетании птиц, на хихиканье Шарлотты, на прохладном ветерке, пронизывающем ее свитер. На краю двора все деревья стояли в ряд — толстые высокие стволы, ветви, как пустые руки, тянущиеся к тому, до чего они никогда не смогут дотянуться.
— Ты пережила травму, Квинн. Из-за убийства Розамонд. Из-за того, что сделал Ноа, как он умер. Сразу после того, как это случилось, все сосредоточились на коме Майло. Но мы не забыли о тебе. Клянусь. Я не забыла о тебе.
— Ты
Квинн опустила взгляд на ведро, ее желудок совершал нервные сальто. Она чувствовала на себе обеспокоенный взгляд Ханны, так смотрит мать на своенравного ребенка, который, по ее мнению, может сбежать.
Тоска уколола ее. Квинн изо всех сил старалась не обращать на нее внимания, но безуспешно.
Ее мать, Октавия, занималась тем, что причиняла вред, а не лечила его. Небрежно относясь к чужим сердцам, она никогда не лечила раны, которые наносила сама.
Квинн доверяла дедушке. Он предлагал свое плечо, чтобы поплакать, сидел в «Оранж Джулиусе» и терпеливо выслушивал ее жалобы.
Бабушка теперь единственная, кто остался у Квинн. Она знала, что бабушка любит ее, но бабуля не из тех, кто выкладывает все начистоту или говорит по душам о чем-либо. Ближе всего к разговору о тяжелых вещах они подошли после смерти Октавии. Только в тот раз Квинн видела, как бабушка плачет.
Она одновременно хотела довериться Ханне и боялась этого. Ее тянуло к нежной заботе Ханны и в то же время страшило это.
Ханна изучала ее.
— Ты можешь поговорить со мной, ты знаешь.
— Я говорю с тобой.
— О чем угодно. Обо всем.
Квинн молчала. Она сомневалась, что сможет.
— Как умер Ноа…
— Я не хочу говорить о нем. — Ее слова прозвучали резко и отрывисто, в груди вспыхнул едва тлеющий уголек, щеки разгорелись.
— Все случилось нечестно и неправильно. Когда кто-то, кто тебе дорог, принимает плохие решения, бывает трудно пережить это, понять, что ты чувствуешь по отношению ко всему случившемуся. — Ханна колебалась. — Я знаю. Я тоже через это прохожу.
Горло Квинн сжалось.
— Я в порядке.
— Это нормально чувствовать…
— Говорю же, я в порядке!
Ханна медленно, неохотно кивнула.
— Хорошо, я понимаю.
Ханна, вероятно, действительно понимала. Ноа был ее мужем. У нее больше прав горевать, чем у Квинн, больше прав на гнев, боль и разочарование.
И все же это знание ничего не изменило внутри Квинн, не ослабило горький узел в ее нутре и не растворило тьму, застывшую в груди.
Половину времени она чувствовала себя онемевшей, отключенной. Пустой. В другое время она пылала гневом.
Жестокий гнев, настолько острый, что Квинн чувствовала, как он режет ее изнутри. Наносит ей шрамы. Превращая ее в кого-то, непонятного ей.
За последние две недели темная штука внутри нее не исчезла. Ей не стало лучше. Наоборот, злоба становилась больше, темнее, уродливее.
И она наполняла Квинн бездонным ужасом.
Глава 13
Квинн
День восемьдесят восьмой
Шарлотта издала недовольный вопль, потеряв одну из своих игрушек. Ее маленькие толстые ручки тянулись к ней, но она еще не могла перевернуться или поползти.