На грани
Шрифт:
– Сегодня все камеры под завязку. Пока вы свободны. За вами приедут.
Покинув тяжёлый дух чересчур долгого действа, сквозь свежесть возле реки, в пелене ночного тумана, я не спеша добрался до предрассветного офиса, в котором, несмотря на столь поздний час, всё пространство разрывалось звонками. Я поднял трубку надрывающегося телефона и услышал знакомый голос безмятежной секретарши.
– Виктор, здравствуйте. Это I. London. Никак не можем до вас дозвониться. Подождите секундочку, не вешайте трубку… Я вас переключаю на г-на Салема.
И тут же в трубке послышались приятельские интонации одного из двух самых крупных фрахтователей леса Финляндии:
–
– Приветствую, Алан. Пока всё неплохо. Как ты?
– Спасибо. Тоже ОК, кроме того, что весь день не могу до тебя дозвониться. Похоже, ты зажирел – работать с нами не хочешь?
– Да нет. Суеты вокруг слишком много образовалось. Я только что освободился (про себя подумал: надолго ли?).
– Послушай, у нас судоходная партия в споте из Кокколы и Ловизы. 15 тысяч уже готовы к отправке на обычных условиях.
– Отлично! А что по деньгам?
– Ну, как всегда, жду от тебя лучшего предложения.
– Есть судно в позиции. Дай время. Нужно перепроверить, и сегодня вернусь с предложением. В районе 30,75.
– Ты знаешь, чтобы не тратить время впустую и только тебе могу подтвердить 29 – макс. Постарайся.
– Ок, попытаюсь выдавить из судовладельца, но думаю, что ниже тридцатки они не поедут. Пока проверяюсь, пришли мне погрузочный список с разбивкой по композиции груза.
– Ок. Постарайся сделать всё, что от тебя зависит. Даю тебе полномочия на 29,50.
– Минут тридцать. Вернусь.
– Договорились. Присылай рекап.
И только повесил трубку, снова звонок. Из Лондона. Тот же невозмутимый голос из безмятежного мира, другой планеты:
– Виктор, привет! Как поживаешь?
Тут я на секунду затормозил. «Опять Алан?»
– Спасибо. Всё ещё жив. Как ты?
И, после смешливого верещания в трубке снова возобновилось:
– Спасибо. Я тоже. Работать с нами не хочешь?
«Что это? Дежа вю?» – ещё раз на секунду задумался.
– Да нет. Суета заедает. Сижу, готовлю вам предложение. Проверяю ледовые ограничения по Кокколе, уточняю позицию судна. И, кстати, жду от вас композицию груза.
– Надо же, Виктор, ты телепат? Я звоню тебе сообщить о готовности груза, а ты достаёшь, как фокусник, из рукава пароход. А что по деньгам?
– Алан, ты же минуту назад мне дал полномочия на 29,50…
– Виктор – это Эссам на связи.
– Сори, дружище. Я вас перепутал…
И вновь всё как-то перевернулось.
Просмотрел ворох скопившихся за день на столе предложений в большинстве с истёкшим временем для ответа (во фрахтовании судов в предложении на перевозку грузов даётся время для ответа. В спотовом фрахтовании это, как правило, 30–60 минут, реже несколько часов.) Медным тазом накрылись два предложения на перевозку пилолеса из Швеции, три – из Финляндии, из Архангельска и умер контракт по глинозёму*), над которым трудился последнее время (По глинозёму полгода выстраивал логистику: перевозка морем, обработка в порту, ж/д… Всю транспортную цепочку сделал намного дешевле существующей схемы традиционного направления из Ирландии через Кокколу. Почти отобрал бизнес у финнов, обеспечил работу для флота с обратной загрузкой в Архангельск, и процветание порта… Были найдены сложные технологические решения – поскольку сыпучесть глинозёма такова, что он проникает в такие маленькие отверстия, в которые вода не проходит… и всё вдруг накрылось).
––
*) Глинозем – основное исходное вещество, используемое в производстве чистого алюминия. Является непосредственным источником металла в процессе производства алюминия.
––
…
Выпил водки. Чувствовал себя разбитым от страшной усталости. Как следует выругался, чтоб хоть как-то выпустить накопившийся пар. Закурил и, глубоко затянувшись, провалился вглубь мягкой спинки своего высокого кресла. Закинул ноги на стол и, как в замедленной съёмке, не спеша осмотрел свой кабинет, обстановку, среди которой находился, возможно, в последний раз. Зацепился взглядом за висящую на стене очень старую корабельную рынду. По нашей давней традиции, её медные склянки всегда одобрительно подтверждали каждую новую сделку, отфрахтованный пароход, фиксовку. (От тех дней отделяла короткая по времени, но огромная по событиям жизнь.)
До истории с «контрабандой» её звуки последнее время всё чаще и чаще наполняли офис обещаниями процветания компании, и представлялось, как через короткое время в порту стоят свои пароходы, как впоследствии разрастётся компания, какой она станет через год, и каждый из этих образов, которые отчётливо рисовались в воображении, становились новой утратой; и ярость отчаяния обостряла чувство разочарования. Из-за последних событий давно не слышался её звон. Должно быть, настало время менять амбиции старых традиций и звонить по сорвавшимся сделкам. Взялся за булинь и отбил семь коротких склянок по количеству несостоявшихся отфрахтовок и одну долгую по навеки усопшим надеждам на контракт по глинозёму, ещё вчера обещавшему всеобщее процветание, загрузку для флота и порта. Рында звучала совсем по-другому. Её утробное эхо холодного звука заполнило тишину спящего здания. Её звук, как пустое бренчание, превратил все высокие устремления в пустоту, в пшик неоправданных ожиданий…
В полдень среды той же недели, пунктуально, как по заводскому гудку, мне вручили повестку. В назначенный час я зашёл в тесноту кабинета, где за столом в дальнем углу, возле окна, сидел и дремал, опустив голову над столом, уже пожилой человек. Казалось, он так давно сидит в неподвижной позе, что стал частью скудной обстановки. Услышав стук в дверь, он встрепенулся и встретил меня несказанно радушно. Словно задыхаясь от любви, утопая в её волнах, он тихо сказал:
– Я вас категорически приветствую.
Следователь протянул руку с натянутой гримасой, нечто вроде улыбки, и его бегающие глаза стали ощупывать меня; скользнули по руке, застряв на часах, и криво, чуть заметно усмехнувшись, он начал свою вступительную речь:
– Я ваш однофамилец, – произнёс он как-то многозначительно, словно ожидая аплодисментов, – мне передали ваше дело по приезду из командировки. Должно быть, вы помните громкое дело по авизо, в Чечне. В команде с Гдляном мы всё раскрыли. Вернули в казну миллиарды рублей.
Тут он замолчал в наслаждении отблеска света славы, упавшего на него в ту минуту, замерев в ожидании эффекта от своего выступления. Но мне показалось, что астрономическая сумма в его исполнении прозвучала с какой-то завистью, а слово «казна» – с сожалением, как нечто абстрактное, как «мимо кармана».
Не дождавшись эффекта (мне было глубоко безразлично, апатия, все представления мне уже надоели) и увидев моё безучастие и отрешённость, он суетливо продолжил:
– Мне скоро на пенсию. К чёрту лысому, в нищету, в неизвестность. Я не буду здесь разводить канитель.