На гребне войны
Шрифт:
Луганов-старший всегда давал сыну понять, что является прежде всего чиновником, а потом уже предпринимателем. Ведь сочетать легально эти две разновидности деятельности было запрещено в законодательном порядке. Сын не был полноправным хозяином, он выполнял роль представителя, будучи всем обязанным энергии и хитрости отца. Игорь знал, что «Акрос» – детище Федора Николаевича, которым поставили руководить его, Игоря, принимая в расчет не столько его особые деловые качества, сколько самое близкое родство, и его всегда неприятно удивляла эта отработанная отцовская поза, когда тот корчил из себя незаинтересованную персону. Словно отмежевывался всякий раз от сына, словно давал понять, что
– Слышал, – сухо сказал Федор Николаевич, – но это больше должно занимать тебя.
– То есть как? – вспылил Игорь. – А разве ты и твой бабник (так он отважился назвать губернатора) ничем не обязаны Михею?
– Это Слава обязан нам, – пренебрежительно усмехнулся Федор Николаевич, – попрошу тебя об этом не забывать. Если б я захотел, я бы плюнул на Славу и позвал Кондрашова. Он, думается мне, не такой наглый.
Федор Николаевич предпочитал называть главного пирата не Михеем, а Славой. Это ему казалось более приемлемым для поста, какой он занимал, и хотя бы на словесном уровне отделяло его от мира воровских авторитетов. Полковник милиции Кондрашов вел когда-то с ним переговоры, предлагая себя на место Михея в качестве «крыши». Вице-губернатору, чьи позиции тогда не были так прочны, не было никакого резона доверяться в то время еще подполковнику Кондрашову, только что назначенному центром. С тех пор мент затаил обиду и хотя и получал, как большинство чиновников и военных острова, определенный куш с контрабанды, липкой паутиной обвившей Таруту, тем не менее не мог смириться с выказанным ему пренебрежением. Федор Николаевич нынче не располагал особыми причинами быть довольным Михеем, но все же, повинуясь не то инерции, не то здравому смыслу, не спешил менять свои ориентиры и по-прежнему держался Михея, с которым был давно повязан и которому во многом был обязан своим восхождением на олимп власти. Это, однако, не мешало ему всячески подчеркивать свое скептическое отношение к главному воровскому авторитету острова.
– Нет, – заупрямился Игорь, – это Михей протолкнул тебя к кормушке…
– Если бы не мои талант и воля, – голос Федора Николаевича приобрел артистическую звучность, – где бы сейчас был твой Михей? Ладно, оставим прения… Я знаю, что на кораблях «Акроса» не только рыбу перевозят. Но это забота Михея и твоя! – печатая каждое слово, произнес он. – Что я могу сделать?
– Конечно, вам бы только свои дивиденды получать… – горько усмехнулся Игорь.
– Не только, хотя в чем-то ты прав. Я не могу и за пароходами следить, и в администрации работать. Твой отец не Юлий Цезарь, – более спокойным голосом добавил Федор Николаевич. – Но ты ошибаешься, меня касается все, что происходит на море, особенно если это суда «Акроса». Я просто не хочу, чтобы ты держался за меня, как за спасательный круг, ты наконец должен сам научиться принимать решения и выпутываться из разных ситуаций.
– Но ведь если что-нибудь просочится в прессу, – разгневанно посмотрел на отца сын, – это тебя коснется!
– А вы сделайте так, чтобы не просочилось! – осек сына Федор Николаевич. – Михей платит мне за то, что сам икру с крабами кушает. Если б завелся какой-нибудь ушлый правдолюбец, где был бы твой Михей? Думаешь, мне легко и ментов, и таможенников, и пограничников контролировать? Если б в Москве знали, что в Японском море пиратов больше, чем рыбы, – сознательно преувеличил он, – меня бы давно на выселки отправили, а со мной и Коваля.
– Я лишь хотел попросить тебя об одной услуге, – покорился силе отцовского убеждения Игорь, – у тебя же есть прихваты в ментовке?
– Ну? – недовольно посмотрел на него Федор Николаевич.
– Михей считает, что груз хапнул беспредельщик один, Химик, то есть Гриша Химкин. Он сейчас в ментовке, у Курина. Ты его хорошо знаешь…
– Короче, – нетерпеливо вздохнул Федор Николаевич, – ты хочешь, чтоб его там с пристрастием допросили?
Луганов-младший кивнул.
– Ясно. Это все?
– Нет, не все. Михей не совсем уверен, что это Химик.
Луганов-старший свел брови на переносице.
– Не понимаю.
– Был еще третий корабль, – вздохнул Игорь, – Рокотова. Может, это он… Только он ведь наркотой не занимается, в противном случае Михей бы его в два счета вычислил.
– Не бреши про наркоту, имей приличия, – недовольным властным тоном сказал Федор Николаевич. – И потом, я же тебе рекомендовал одну страховую компанию. Ты мог бы сейчас не только за свое корыто компенсацию получить, но и, поделясь с определенными людьми, еще нажиться. Это все твоя небрежность. Как был оболтусом, так и остался, – проговорил он с брезгливой досадой, точно выплюнул пересоленную икру.
– Да не в краболове дело! – воскликнул Игорь.
– Знаю, – резко произнес Федор Николаевич, – думаешь, маленький? Но я не только выгоду Михея блюду, но и твою, дурень ты стоеросовый!
– А ты… а вы? – заикаясь от волнения, прокричал Игорь.
– Цыц! – гаркнул Федор Николаевич.
Они услышали нетвердые шаги по трапу и оба замолчали. В салон, бережно ведомый мичманом, спустился губернатор Коваль.
– Ругаетесь? – усмехнулся он. – Не на-а-адо, – раскатисто и упреждающе произнес он, – этак не годится.
– Да вот, – с подобострастным оттенком улыбнулся Федор Николаевич, – все учу, как жить.
– Это правильно, – губернатор грузно опустился на диван. – Неприятности? – проницательно посмотрел он на Луганова-младшего.
Тот понял, что губернатор тоже в курсе.
– Кому-то все никак спокойно жить не хочется, – с небрежным видом погрязшего в роскоши правителя заметил Коваль. – А пограничники тоже хороши – спят в оглоблях, мать иху в тартарары!
– Борис Кондратич, – обратился к разомлевшему, так что казалось, он вот-вот захрапит (несмотря на сердитый тон последней фразы), губернатору Луганов-старший. – Мы все обсудили, я сейчас Игоря провожу и вернусь.
– Дава-а-ай, – последний слог перетек в длинную зевоту.
Луганов-старший сделал сыну знак глазами. Они поднялись на палубу. Потом медленно направились к трапу. Веселье на кокпите сменилось сонным покоем, девицы молча нежились в шезлонгах, потягивая коктейли, матросы с ялика перебрались на палубу и, куря, тихо переговаривались, глядя на Лугановых. Темный неясный контур торпедного сторожевого катера по-прежнему маячил у горизонта.
– У него сейчас голова кругом, как, впрочем, и у меня, – неожиданно доверительным тоном обратился к сыну Луганов-старший, – комиссия с Запада едет.
На Дальнем Востоке всех, кто жил западнее Читы, называли «людьми с Запада». Здешние жители, казалось, были ближе к заокеанской Америке, чем к Москве или даже Новосибирску. Несмотря на свой беспокойный и коварный характер, океан жителям Таруты и прибрежной зоны материка казался пространством более открытым и преодолимым, чем суша, отделявшая их от Среднерусской возвышенности. Такова была здешняя мифология, в чем-то родственная мифологии любого морского народа, будь то финикийцы, греки или португальцы. Близкое соседство с Японией и Кореей, менее близкое – с Филиппинами и Гавайями действовало на мозг возбуждающе и представлялось зачастую большей реальностью, чем жизнь городов, расположенных западнее сто десятого меридиана.