На гуме
Шрифт:
– Чо за карьерист этот ваш Тарас! – в приватном разговоре делился соображениями Муслим.
– В смысле, карьерист? – не понял я.
– Ну, смотри: с акцентом разговаривает, национальности, как перчатки меняет, армянский вон учить стал… теперь машину ему купили.
– Ну?
– Ну… так потихоньку будет продвигаться, наращивать свой авторитет среди черноты, а курсу к пятому станет, хуй его, правой рукой какого-нибудь бандита в МГУ.
– Он очень радуется, когда его за черного принимают.
Мы оба рассмеялись.
Забавно, что сам того не понимая, Тарас, подобно представителям московского художественного сообщества, таким как Анатолий Жигалов, группа «Коллективные действия» и другим, по сути занимался субверсивной аффирмацией, сделав перформансом всю свою жизнь. Став «нашинским» больше, чем сами «нашинские», своим нелепым гротескным поведением он нарочито обнажал глупости и пороки свойственные тем, на кого старался быть похожим.
– Я не националистка и всегда толерантно относилась к кавказцам, но какой же мудак этот Тарас! – услышал я как-то на гуме.
Впрочем, машину ему и правда купили очень вовремя. Он жил недалеко от меня и каждый день по пути из дома в университет и обратно проезжал в квартале от моего дома. Будучи с ним в приятельских, я часто этим пользовался.
Однажды вечером мы пробирались домой через задыхавшуюся от пробок Москву. Уже успело стемнеть. Из колонок доносился рык Высоцкого. К вечеру мы были довольно замученные и всю дорогу ехали молча.
– Заебали меня эти черножопые, – на чистом русском вдруг пожаловался Тарас.
Я лишь похлопал его по ноге.
12
Близилась летняя сессия, в зеленых кронах деревьев чирикали воробьи, а солнце безжалостно жарило – хотелось переодеться в шорты и поскорее съебаться куда-нибудь на Гоа (на тот момент относительно новое для России туристическое направление, еще не облюбованное просветленным быдлом). Выйдя с семинара по политологии, проходившего в здании социологического факультета, я решил, что учебы с меня хватит и вместо следующей лекции свернул в сторону кафе Макс. Проходя через широкий переулок с потрескавшимся асфальтом и сколотыми бордюрами, плотно заставленными припаркованными тачками, я поравнялся с поликлиникой МГУ – выкрашенным желтой краской четырехэтажным зданием. Оттуда вышел Джа в приталенной белой сорочке с крупным плейбоевским зайчиком, вышитым на груди. У него была перебинтована рука, но мина на смуглом лице казалась вполне довольной. Покачивая на ходу корпусом и отрабатывая хук слева, он деловито двигался в мою сторону.
– Здарова, чувак, – приветствовал я его.
– Ты считаешь меня кастрированным бараном? – с серьезным видом уточнил он, пожимая мне руку.
– Почему ты так решил?
– Ну, потому что «чувак» – это кастрированный баран.
– Сам придумал?
Джа усмехнулся.
– Ладно, просто, по-братски, не называй меня так больше.
– Не вопрос, – согласился я, – а че такой серьезный? Что с рукой?
– Да ничо, – поморщился он, – помнишь, я на той неделе скина воткнул?
– Нет.
– Ну, вот, об его башку лысую и расхерачил. Сначала просто рана была, а потом палец распух и гнить начал. Ну, я вчера подумал, взял нож, блюдце и – ЧА! ЧА, бля! – вскрыл его нахрен, – объяснил Джа, рассекая воздух воображаемым лезвием, – а оттуда гной фонтаном как брызнет!
– Жесть. А че врач сказал?
– Говорит, если бы я еще пару дней протянул, палец отрезать бы пришлось. А тогда о боксе можно было бы забыть.
– Да уж… – до Макса оставалось еще метров пятьдесят, и я решил перевести тему с гноя на что-то более приятное, – а ты хороший боксер?
– Хороший, но сейчас не тренируюсь практически…
На самом деле и эта тема мало меня занимала – понуро опустив голову, я просто шел к поставленной цели – гавайскому сэндвичу и стакану газировки – попутно разглядывая туфли своего спутника – черные, с узкими прямоугольными носами, загнутыми практически в мертвую петлю.
– Ну, самое главное талант у тебя есть? – спросил я, не отрывая от них взгляд.
– Талант пиздец какой есть! – мгновенно выпрямившись и надув тощую грудь выпалил Джа.
– Тогда нахуя тебе палец?
Шок и возмущение смешались в его взгляде. Открыв рот, чтобы парировать мой циничный выпад, он лишь безмолвно глотал воздух как пойманный в сети сом.
– Чо ты за тип, Марк! – с удивлением, превозмогающим негодование, воскликнул Джа, – нет, чтобы поддержать друга, издеваешься надо мной!
– Ладно, зато настроение поднял, – подыграл я, смекнув, что сказал какую-то глупость, и похлопал его по плечу, – в Макс пойдешь?
– Надо пацанам салам закинуть, – он кивнул в сторону нескольких квадратных фигур, черневших поодаль, возле гремевшего новым таркановским шлягером сто сорокового Мерседеса, – сам не подойдешь?
– А я там со всеми виделся уже, – соврал я, – если че, в Макс приходите, я внутри буду.
– Роберта с Альмурзой не пускают – на той неделе с охранниками кипишнули, – объяснил Джа с некоторым пиететом. Статус «вне закона» – пусть даже в студенческом кафе – считался престижным среди учащихся младших курсов – по крайней мере, среди черных ястребов вроде Джамала.
Зайдя в Макс и купив сэндвич с газировкой, я окинул взглядом столики. Человек непривычный решил бы, что попал на флэшмоб или костюмированную вечеринку – все парни были брюнетами в черном, все девушки – загорелыми блондинками с сумками Луи. Не увидев среди присутствующих никого, с кем захотелось бы разделить трапезу, я уселся за свободный столик подальше от знакомых лиц. Закинув ногу на ногу и, чинно выложив на стол новый мобильник и пачку сигарет, я приступил к трапезе, попутно глазея по сторонам. В какой-то момент мой взор остановился на красотке с отличным задом и осиной талией, выглядывавшей из-под короткой кофты. Она сидела ко мне спиной – через стол или два, в компании неумолкающих подруг – так что я даже не мог разглядеть ее лица, а отвлекшись на хипиш какого-то борца с охранниками, не заметил, как она исчезла.
В тот же день я еще дважды замечал ее промелькнувшие в толпе бедра, а выйдя с последней пары, увидел, наконец, и лицо. Она сидела на подоконнике лестничного пролета и курила крепкие мужские сигареты с шоколадным фильтром. Остановившись рядом, я тоже закурил.
– Весь день тебя сегодня встречаю, но ты постоянно поворачиваешься спиной.
– А, чувак в леопардовой куртке, – ухмыльнулась она, – если так, откуда ты знаешь, что это я?
– Ты сегодня видела хоть одну девочку, одетую во все черное? – я улыбнулся и добавил, – Кроме красивой блондинки в зеркале.