На исходе дня. История ночи

Экерч А. Роджер

Больше всего крови проливали ночью. Кровопролитие могло произойти в любое время суток, но с наступлением сумерек угроза физической расправы нарастала — и не только вследствие встречи с вооруженными грабителями, а чаще из-за уличных скандалов и нападений на отдельных персон. Итальянская поговорка предупреждала: «Кто выходит ночью на улицу, тот жаждет быть побитым». Личная вражда, подавляемая днем, с большей вероятностью могла прорваться наружу ночью. Так, в 1497 году некий иностранный приезжий, описывая «неконтролируемую ненависть» лондонцев, писал: «Они и днем-то смотрят на нас косо, а ночью порой гонят прочь пинками и ударами дубинок». В Дуэ XVI века три убийства из четырех совершались между полуночью и рассветом, это соотношение было еще выше в Артуа в период с 1386 по 1660 год. На те же часы приходилось два убийства из трех в Кастилии XVII века³⁵.

Рассказы того времени, оставленные напуганными путешественниками, подтверждают суровую статистику, собранную из отчетов коронеров или протоколов судебных разбирательств. Вечерние убийства считались обычным делом. Злоумышленники, часто не имевшие огнестрельного оружия, нападали в непосредственной

близости от жертвы. Считалось, что в Южной Германии, где в начале XVI века, по мнению Антонио де Беатиса, убийства были «многочисленными», использовались все виды оружия, включая луки и пики. Кинжалы и стилеты были в порядке вещей в Италии, так же как шпаги и ножи в Испании и Португалии. «С наступлением ночи невозможно выйти на улицу без щита и кольчуги», — сообщал приезжий о Валенсии 1603 года; а Файнс Морисон обнаружил, что «во всех частях Италии ходить по улицам ночью небезопасно». Равно как и передвигаться по воде. Однажды ночью в Венеции молодая английская леди неожиданно услышала крик, за которым последовали «проклятие, всплеск и булькающий звук», — тело было выброшено из гондолы в Большой канал. «Такие полуночные убийства, — пояснил ее сопровождающий, — являются здесь обычным делом». С первым лучом света в реках и каналах Дании обнаруживали трупы, появившиеся там за ночь; раздутые тела загрязняли также Тахо и Сену. Парижские власти натягивали сети в реке, дабы вылавливать трупы. Согласно рассказу стекольщика Жака-Луи Менетра, бандиты из воровской шайки били своих жертв по голове «мешками», сделанными из кожи угрей и набитыми свинцом, а потом сбрасывали «их в реку ночью». В Москве ночные убийства были столь многочисленны, что по приказанию властей трупы утром стаскивали на двор Земского приказа, чтобы родственники могли забрать их. В 1739 году Сэмюэл Джонсон предупреждал жителей Лондона, в котором убийства происходили реже, чем в большинстве других столиц: «Будьте готовы к смерти, если вы ходите здесь ночью, и подпишите завещание до того, как уйдете из дому ужинать». «Сыны насилия, — вторил нортгемптонский ректор Джеймс Харви, — выбирают именно это время суток, дабы вершить самые вопиющие злодеяния и грабежи»³⁶.

Некоторые убийства, как правило преднамеренные, происходили из-за ревности, мести или необходимости восстановить мужскую честь. В 1494 году отец молодого флорентийца, получившего удар ножом в лицо, мог только заключить, что нападение было совершено по ошибке, — «он никогда никого не обижал и никогда не подозревал, что кто-то имеет на него зуб». В безлунные ночи по улицам многих итальянских городов пробирались молодые люди, именуемые «наемные убийцы» (bravos). Посетивший Италию иностранец рассказывал о заговоре, который провалился: «Некто, поссорившись со своим зятем из-за каких-то слов, брошенных его сестре, нанял bravo, a bravo сказал ему, что тот должен быть уверен в его меткости, и зарядил оружие таким количеством пороха и пулями, что когда он выстрелил, то это не причинило жертве никакого вреда, но оружие взорвалось и так ударило самого bravo в плечо, что тот свалился с ног. И тут человек, который только что избежал смерти, вытащил стилет и всадил его bravo прямо в сердце»³⁷.

Персональная вендетта не была распространенным явлением в Англии и колониальной Америке, где культ личного мужского достоинства не так укоренился. Кроме того, социальная конкуренция в высших слоях находила другие выходы, такие как азартные игры, скачки и охота. Когда же нападения случались, то жертву могли избить или ранить, но чаще ей сохраняли жизнь. Например, в Оксфорде в 1692 году несколько стипендиатов Нового Колледжа, полагая, что Энтони Вуд «злоупотребил их отношениями», поклялись, что «побьют» его, когда настанут «темные ночи». В Лондоне, согласно Джону Гэю, «…ни испанская ревность не наводнит твоих улиц, ни римская месть не пронзит твою доверчивую душу»³⁸.

Повсюду ночью чувство незащищенности, порождаемое темнотой, приводило к актам импульсивного, спонтанного и внезапного насилия. По сравнению с дневным существованием не только увеличивалась вероятность столкнуться с опасностью, но и сильно ослабевали естественные защиты. К концу Средних веков у знати сложились свои правила поведения в обществе, а к XVI веку собственные поведенческие нормы сформировались у представителей практически каждого социального слоя. Рыцарей сменили придворные, кольчуги уступили место атласу и шелку. Рост мощных национальных государств, сопровождавшийся государственной монополизацией военных сил, еще больше увеличивал масштабы этой трансформации. Хорошо понятные правила поведения управляли социальными взаимодействиями между друзьями и незнакомцами. Согласно этим правилам считалось неуместным, проходя по улице, обращаться с вопросом к незнакомому человеку или дотрагиваться до других прохожих, а тем паче толкать их. Более всех требовала к себе почтения знать, дабы ее достоинство не унижалось. Люди незнатного происхождения не только делали реверанс или приподнимали шляпу, но и должны были держать дистанцию на дороге. Из уважения к господам требовалось «дать стену» (уступить дорогу), то есть идти по проезжей части, где, естественно, опасность вступить в навоз или быть сбитым экипажем была значительно выше. «Правила вежливости» (The Rules of Civility', 1685) гласили: «Если случай таков, что приходится идти по одной улице с дворянином, мы должны посторониться и помнить, что не следует идти в непосредственной близости, а нужно держаться немного позади»³⁹.

Но в темное время суток границы приличного поведения становились опасно размытыми. «Ночью одинаковы все формы и все цвета», — замечал писатель начала XVII века сэр Томас Овербери. В отсутствие четких правил предоставлялись богатые возможности для перебранок, и мелкие ссоры перерастали в насилие. Оскорбления и наносились, и воспринимались с легкостью. Если кого-то толкнули или задели в узком переулке, то это вызывало как минимум поток брани. «На Флит-стрит меня сильно толкнул человек, который имел намерение занять проход у стены», — возмущался Пепис в дневнике. Хуже того, риску быть побитыми или получить удар ножом в неразберихе подвергались и безвинные прохожие. В пору, когда самообладание было минимальным, страх наисильнейшим, а зрение наихудшим, вероятность столкновений всякого рода возрастала в большей степени. Так, в 1616 году в Зигсдорфе, баварском рыночном городке, слуга по имени Вольф столкнулся с другим слугой, Адамом, которого и ударил ножом в подмышку «без повода». Эти двое, свидетельствуют записи суда, были незнакомы друг с другом. Воскресным вечером в Лондоне двое прохожих, поденный рабочий и купец, столкнулись в темноте неподалеку от собора Святого Павла. Они разругались и подняли друг на друга трости; затем один выхватил оружие и мгновенно убил другого. Даже в скудно населенной сельской местности неразбериха могла закончиться насилием. Однажды ночью в 1666 году Эдвард Раддок, шагая через лес возле северного городка Бердсолл, выстрелил в группу молодых людей, искавших майское дерево, вероятно приняв их за браконьеров или воров. Смертельно ранив одного, Раддок закричал: «Эй, разбойники! Эй, разбойники! Вот мы и встретились с вами. Я вам покажу разбойничать! В это время ночи лучше вам быть в своих постелях, чем здесь»⁴⁰.

Чаще насильственные деяния совершались против анонимных недругов, чья человеческая природа, не говоря уже о персональной идентичности, представлялась в лучшем случае смутной. «Безликие люди с большей вероятностью причинят друг другу вред» — показывает психологическое исследование⁴¹. Кроме того, мрачные полуночные нравы были замешены на особенностях человеческой психики. Люди страдали повышенной раздражительностью из-за усталости, и это притом, что у них ослабевала бдительность и ухудшались моторные навыки. С девяти часов вечера и до полуночи люди обычно испытывают самую сильную тягу ко сну и часто в течение этого времени становятся раздражительными. Френсис Лентон писал в 1631 году о типичном светском щеголе: «Его ночные приятели — проклятия, брань и склоки, происходящие от дурного расположения духа и потери денег, помноженные на желание поспать». Физическое изнеможение, особенно в сочетании с напряжением и тревогой, обостряло взаимоотношения между людьми⁴².

Осложнял их и алкоголь, который в раннее Новое время явно фигурировал как в инцидентах насилия, так и в ночных происшествиях. Выпивка делала многих, даже близких друзей, более воинственными. В начале XVII века в Стокгольме около 60 процентов всех убийств совершалось под воздействием алкоголя. «В пьянстве и позднем времени зреют ссоры», — предупреждал «Домострой», русский сборник наставлений по ведению домашнего хозяйства, относящийся к XVI веку⁴³. Мелкие ссоры возникали, как правило, в кабаках, где в конце рабочего дня, как в сельской местности, так и в городах, собиралось большое количество мужчин. В XVII веке в одном только Амстердаме насчитывалось более пятисот пивных. В 1602 году одного владельца таверны в Западном Дониленде обвиняли в «таком беспорядке по ночам, который с большой вероятностью может привести компанию к человекоубийству». Датский теолог Педер Палладиус призывал людей пить дома во избежание того, что «кто-нибудь убьет вас или вы убьете кого-нибудь в пивной». Действительно, в Артуа свыше половины всех актов насилия совершалось на территории питейных заведений⁴⁴.

В преимущественно мужской атмосфере кабаков насилие легко могло последовать за политическим диспутом, неосторожными словами или жульничеством в игре. В пивной Южного Госфорда поводом к скандалу стал доступ к очагу. «Бесстыжие твои глаза, живо освободи-ка мне местечко вблизи огня», — потребовал только что прибывший человек у другого постоянного клиента. В одном амстердамском заведении среди четырех пьяных друзей произошла фатальная ссора по вопросу, в какую таверну отправиться дальше. Вдобавок сам процесс потребления выпивки подчинялся бесчисленному сонму правил, проигнорировать какое-то из них означало навлечь на себя насмешки и презрение. Но ясно, что в этой и без того горячей атмосфере главным катализатором служил отравляющий эффект алкоголя, превращающий мелкие склоки в большие свары. Один сельский священник описывал это так: «Люди, возбужденные крепкими напитками, не в состоянии хорошо взвешивать то, о чем они говорят, или воспринимать терпимо то, что говорят им. Возникают споры, страсти с обеих сторон накаляются, вся душа в смятении, язык становится оскорбительным, проклятия и ругань взаимно посылаются друг другу, несогласие и угрозы раздражают еще больше, наносится удар, и он возвращается со всей яростью, присущей дикому животному; и один из участников падает под рукой (не врага, а) товарища, близкого соседа, друга, возможно родственника»⁴⁵.

Никто не был в безопасности в подобных драках — ни хозяева таверн, ни сторонние наблюдатели. Конечно, некоторым драчунам хватало сообразительности сверкать не кулаками, а пятками. К тому же оружием обычно служили не пистолеты, а палки и ножи. Если обеспокоенному хозяину удавалось угомонить клиентов, перепалка останавливалась, по крайней мере до того, как тлеющее негодование не возгоралось с новой силой на улице. После ссоры в таверне Альт-Шайтнига Иоганн Дитц со товарищи были окружены в темноте работниками, вооруженными холодным оружием и дубинами. «Невозможно было отличить кастрюлю от чайника», пока каждый боролся в темноте «за сохранность собственной шкуры». Вероятность насилия существовала в течение всего вечера. Пьяницы могли столкнуться по пути домой или, еще хуже, вступить в борьбу с незнакомцами, ищущими приключений. Избежав разбойников и грабителей, невинные прохожие могли неожиданно пасть жертвой случайного насилия, происходящего не из жадности или мести, а от отравления алкоголем. Сэмюэл Джонсон писал: