На исходе дня. История ночи

Экерч А. Роджер

Церковь, в свою очередь, тоже полагалась на силу воздействия пышных церемоний. Одна из главных идей — идея света в христианской теологии придавала особый смысл священным праздникам, свидетельствуя о непосредственной близости Христа и постоянной борьбе Церкви с темными силами — о конфликте и реальном, и символическом одновременно. Ибо свет, как писал Джон Мильтон в «Потерянном рае», был «первым творением Господа». Чтобы чествовать Христа, папа Геласий (ум. 496) в конце V века ввел праздник Сретения, и с тех пор каждый год 2 февраля Церковь благословляет горящие свечи. Свет, озаряющий тьму, утверждал в зрелищной форме власть Господа над незримым миром. До Реформации этой традиции следовали все церкви. Но с возникновением идеи «очищения алтаря» в протестантских землях Европы украшательство в виде свечей неизменно воспринималось как папистское идолопоклонство. В английской диатрибе 1553 года обличался обычай «возжигать лампы и огни вечно горящие / Перед образом прекрасной Девы». Однако во время совершения католических церковных таинств для освещения алтарей продолжали активно использовать огромные восковые свечи. Над белым пчелиным воском поднималось чистое пламя с тоненькой струйкой дыма. Многие годы спустя Джеймс Босуэлл писал, что даже незажженные свечи дают «более ясное представление о небесах, чем все обряды Англиканской церкви, вместе взятые»²³.

Именно ночью католики устраивали наиболее впечатляющие праздники. Более уверенно, чем любая протестантская религия, Церковь Контрреформации публично провозглашала ночь сферой своего господства.

Нередко в качестве подтверждения тому можно было услышать колокольный звон, раздававшийся как по печальным, так и по праздничным поводам, а также во время грозы, дабы отгонять злых духов. Например, в епархии архиепископа Зальцбургского церковные колокола звонили всю ночь во время летнего солнцестояния 1623 года, чтобы уберечь людей от «дьявольских козней»²⁴. Но все же главным оружием Католической церкви против тьмы был свет. Для освещения праздников вдоль улиц расставлялись свечи и бумажные фонарики. В Германии XVII века католические общины вдохновлялись инсценировками страстей Господних — их устраивали в Страстную пятницу иезуиты и капуцины. В Испании на Страстной неделе в среду вечером по улицам городов шли процессии со свечами, в каждой из которых было по четыре фитиля, и тут же перед зеваками хлестали плетьми кающихся грешников. По описанию путешественника, во время одного из подобных празднеств в сицилийском городе Мессине в начале 1670-х годов «улицы освещены так, что ночью видно почти как днем». Зрелище было настолько ярким, что город становился виден на мили вокруг. Соборы и церкви, освещенные сверху донизу, представляли собой центры праздничной композиции. Как повествует очевидец, глядя на церковь Святого Марка в Риме в канун Рождества, «можно было подумать, что она вся в огне». «Освещение великолепно, как будто действие происходит в сказочной стране, — утверждал Гёте. — Просто не веришь своим глазам»²⁵.

Впрочем, распространенность таких впечатляющих зрелищ не следует преувеличивать. Их пышность в значительной степени объяснялась тем, что происходили они нечасто. Как и протестанты, Католическая церковь рассматривала ночь прежде всего как святое время для уединения, молитвы и отдыха. Когда кардиналы после смерти Павла III (1468–1549) пришли ночью к кардиналу Пулу, чтобы «поклониться» ему как новому папе, то тот, по преданию, с упреком сказал им, что «Бог любит свет», и не пустил к себе, попросив подождать до утра (тогда кардиналы выбрали вместо него Юлия III (1487–1555). Более типичными, однако, были не столь великолепные доказательства католического господства над тьмой. В период позднего Средневековья во многих европейских странах верующие возжигали свечи у изображений Мадонны. Освещенные живописные образы Девы Марии и других святых располагались на стенах домов и церквей, что и обеспечивало основное освещение городских улиц. Подобные места поклонения так часто попадались на дорогах Нидерландов, что, по замечанию современника, там было «легче повстречать Бога, чем человека». По всей Испании в сельской местности были разбросаны маленькие часовенки, освещенные лишь одной свечой. Власти надеялись, что эти святые места не только будут вызывать благоговение, но и помешают путникам совершать нечестивые поступки. Набожные люди, кроме того, полагали, что это спасает от злых духов. Вплоть до конца 1700-х голов власти Рима, не склонные бороться с ночной темнотой, выступали против каких-либо иных осветительных приспособлений, полагая, что в них кроется кощунственное нарушение Божественного порядка. «Весь Рим был бы погружен зо тьму, — писал путешественник, — если бы не свечи, которые благочестивые люди иногда ставят перед некоторыми статуями Девы Марии». Так же обстояли дела в Венеции. Только в Неаполе XVIII века Церковь решилась на более прагматичный подход. Влиятельный доминиканец, известный под именем отец Рокко, поддержал установление статуй Мадонны вдоль наиболее оживленных дорог, а многочисленные его последователи приносили к ним ламповое масло. «Он ставит их в самых необходимых местах, и благодаря его стараниям благочестие служит людям», — писал современник²⁶.

К тому времени власти других европейских стран в условиях роста крупных и малых городов осознали необходимость усовершенствования уличного освещения. Во второй половине XVII века большие города начали предпринимать шаги по освещению главных улиц за счет населения. Отношение властей к этой проблеме изменилось по очевидным причинам. Свою роль сыграли технологические новшества. В Лондоне по инициативе Эдмунда Хеминга и в Амстердаме Яна ван дер Хейдена были установлены новые уличные фонари. В лампах использовался отражатель для усиления света. Масляные лампы ван дер Хейдена были так популярны, что они распространились по всей Европе, включая Кёльн, Лейпциг и Берлин. Не менее важным обстоятельством, наряду с техническим прогрессом, стало появление государств раннего Нового времени, в которых стремительно возрастала регулирующая роль правительства. Расцвет торговли и подъем городов были также весьма существенным фактором, став источником роста благосостояния имущих слоев населения и тем самым обеспечив доступность развлечений: открывались питейные заведения, процветали азартные игры, проституция приобретала более организованные формы. Комендантский час там, где он еще сохранялся официально, фактически игнорировался. «Его не то чтобы отменили, а, скорее, преодолели», — писал о ситуации в Лондоне Джон Битти. Все эти перемены, слившись воедино в последние десятилетия XVII века, значительно усложнили городскую жизнь по причине «многих неприятностей и неудобств на темных ночных улицах», а это, в свою очередь, вызывало неодобрение властей. «Грабежи, — предупреждал парижский чиновник в 1667 году, — совершаются в основном в темных кварталах и переулках, где нет фонарей». На следующий год, когда появилось предложение осветить улицы Амстердама, в нем перечислялись и проистекающие от темноты несчастья: преступления, пожары, случаи с утопленниками²⁷.

Если до 1650 года ни один из крупных европейских городов не вводил никакого уличного освещения, то уже к 1700 году это сделало значительное число муниципалитетов, начиная с Парижа (1667), Амстердама (1669), Берлина (1682), Лондона (1683) и Вены (1688). Столицы национальных государств особенно старались, чтобы их не обогнали метрополии-соперники. Уличное освещение, финансируемое государством из собранных налогов, состояло из масляных ламп и, как в прежние времена, из фонарей со свечой внутри. В Париже сотни фонарей подвешивались на веревках, натянутых высоко над главными улицами с интервалом около 60 футов. «Сам Архимед, будь он жив, не мог бы изобрести ничего более необходимого и полезного», — восхищался сицилийский приезжий. Начало было положено первым генерал-лейтенантом парижской городской полиции Николя де ля Рейни, успешно представившим достоинства осветительного проекта Людовику XIV. К концу столетия ежегодные расходы на содержание более 6 тысяч фонарей, как показывали проведенные в Англии подсчеты, составляли почти 50 тысяч фунтов стерлингов. Из этой суммы, прежде всего, делались выплаты фонарщикам, но, кроме того, большие деньги шли механикам, канатчикам, стекольщикам и производителям сальных свечей. Посетивший Париж путешественник заметил, что фонари здесь горят целый вечер и такое расточительство, по его мнению, вполне оправданно. Гораздо менее благосклонно он отозвался об английских чиновниках, ограничивших использование новых масляных ламп лишь самыми темными зимними ночами, «как будто [в другие вечера] луна обязана сиять и освещать улицы». Через полвека после устройства освещения в Лондоне более пятнадцати английских провинциальных городов решили пойти по стопам столицы — от Ковентри и Йорка в 1687 году до Бирмингема и Шеффилда в 1735-м²⁸.

Впрочем, важно оценить эти усовершенствования в перспективе. А пока большую часть ночи города в основном оставались погруженными во мрак. Несмотря на общественное финансирование, городское освещение в начале XVIII века было скудным. За исключением главных дорог, улицы, как правило, его не имели. Редко можно было найти кварталы, где света хватало, чтобы один пешеход смог различить другого. Так же как и в Лондоне, улицы в большинстве городов освещались только в самые темные зимние ночи и только до полуночи. Некоторые крупные города, например Стокгольм, Лиссабон и Флоренция, так и не ввели вечернего освещения. Фонари в Дублине вплоть до 1783 года располагались на расстоянии около сотни ярдов один от другого — как раз достаточно, жаловался один путешественник, чтобы предостеречь об «опасности свалиться в подвал»²⁹. Даже в Париже, где фонари горели всю ночь, возникало множество проблем, начиная от нехватки фонарщиков до эпидемии вандализма и воровства. Сами же фонарщики и крали свечи. Недовольные ворчали по поводу высокой цены за освещение и столь же плохого его качества, особенно для пешеходов, из осторожности вынужденных придерживаться края улицы. Поскольку освещение в Париже и других французских городах было проведено «в интересах высших классов», путешествующих в экипажах, то, по словам современника, «пешеход вынужден брести как попало, спотыкаясь во мраке, по грязи, по обочинам дорог или улиц». Кроме того, фонари в Париже горели только в зимние месяцы, как и в других европейских городах с конца Средневековья. Неудивительно, что в 1775 году посетивший Париж путешественник отмечал: «Город большой, зловонный и плохо освещенный». Луи-Себастьян Мерсье полагал, что городские фонари нужны только для того, чтобы «сделать видимой тьму»³⁰.

Но старые предрассудки трудно изживаемы. В умах государственных чиновников и религиозных лидеров сохранялось убеждение, что темное время суток — неприкосновенно, священно и опасно. Наиболее наглядно это проявилось в Риме, однако подобная идея нашла отклик и у протестантов. Несмотря на введение уличного освещения, городской Совет Лейпцига предписывал жителям в 1702 году «по вечерам находиться со своей семьей дома». Относительно настроений в Женеве Жан-Жак Руссо писал, что «для использования фонарей согласия Божиего не требуется». За исключением крайних случаев или особых торжеств, добропорядочные горожане должны были находиться дома, посвящая вечерние часы отдыху и молитве. К тому же уменьшалась вероятность пожара, который мог возникнуть по вине какого-нибудь ослепленного ярким светом пешехода, несущего зажженный факел. Освещенные же улицы должны были помочь людям выполнить свои неотложные дела, а не способствовать разудалому веселью пьяниц. «Мы не должны превращать день в ночь и ночь в день, — писал один лондонский пастор в 1662 году, — без особой на то причины». В других случаях, как полагала верховная власть, основная задача искусственного освещения состояла в помощи ночным дозорным — единственным стражам закона и порядка в больших и малых населенных пунктах³¹. Защита жизни и имущества лежала исключительно на их плечах, какими бы призрачными их силуэты ни казались среди ночных теней.

II

Ежечасно я вздрагиваю на постели от жуткого шума стражников, которые кричат во всю глотку, сообщая, который теперь час, и стуча в каждую дверь; компания бесполезных парней, единственное дело которых — мешать жителям предаваться сну.

Тобайас Смоллетт (1771)³²

Все-таки древнейшей профессией следует считать не проституцию, а ночной дозор, который появился, как только люди испытали страх темноты. В древних обществах часовые бодрствовали постоянно — городские улицы и днем и ночью охраняли пешие и конные стражники. Но именно ночью города полагались на их зрение и слух больше всего. «Дозорные, не дремлющие в городах по ночам, — заметил Платон, — внушают ужас злодеям, будь то горожане или враги». О ночных стражах римский префект Кассиодор писал в V веке: «Вы станете защитой для спящих, охраной для жилищ, стражей у ворот, невидимыми блюстителями и молчаливыми судьями»³³. Средневековые поселения также выставляли часовых в мирное время. Еще в 595 году франкский король Хлотарь II (584–628) потребовал, чтобы города выставляли ночную стражу (guardes de nuit). Спустя несколько столетий эту обязанность иногда брали на себя гильдии. В 1150 году в Париже купцы и ремесленники каждую ночь предоставляли своих людей для несения караульной службы. Что касается Англии, то систему ре1улярных дозоров в каждом городе — от самого маленького, до самого большого — устанавливал Винчестерский статут 1285 года. Закон определял, что дозорные всю ночь патрулируют улицы, имеют право арестовывать подозрительных путников и, если необходимо, поднимать горожан криками «Держи вора!»³⁴.

В тосканском городе Сиене в начале XIV века также существовал небольшой отряд дозорных, однако во многих европейских городах дозорные появились только в XVI веке, а до этого люди полагались на часовых и крепкие заставы. В это же время во Франции появились патрульные отряды горожан (Famille de Guet), которые существовали на протяжении всего Старого режима. В Швейцарии Морисон обнаружил «вооруженных горожан, патрулирующих различные улицы». Пожалуй, наиболее типичным для крупных английских городов был Йорк, который в середине XVI века полагался на бдительность отрядов из шести человек для каждого района города. Дозорные патрулировали город с восьми вечера до пяти утра. Вот что писал о Лондоне Томас Платтер: «Поскольку город очень большой, открытый и многонаселенный, каждую ночь по улицам ходит патруль»³⁵. В крупнейших городах американских колоний от Бостона до Чарлстона были введены патрули уже в течение первых десятилетий образования поселений. Сначала это произошло в Бостоне в 1636 году: в летние месяцы патрули после заката обходили город. Но самый внушительный ночной дозор был в Нью-Йорке. К середине 1680-х годов он состоял из 40 человек, которые разделялись на отряды по восемь дозорных для несения службы в пяти районах города³⁶.

Однако не все города полагались на дозорную службу. В Берлине регулярное патрулирование улиц было введено только в XVII веке. Дублин ввел дозорных в 1677 году по образцу Винчестерского статута. Франкфурт предлагал горожанам щедрое денежное вознаграждение за поимку преступников частным порядком³⁷. Многие маленькие города, в которых было не больше одного или двух констеблей, заводили дозорных разве только после какого-нибудь серьезного происшествия. В XVIII веке в эссекской деревне Мол дон лишь огромное количество ночных краж со взломом заставило жителей обзавестись скромным отрядом дозорных из трех человек. А вот города стратегического назначения вводили более внушительную охрану. В то время как в Венеции к XV веку по улицам ходили профессиональные стражники, именуемые «сбиры» (sbirri), знаменитый городской арсенал с его кораблестроительными верфями формировал отряды охраны из собственных рабочих. Верфи регулярно патрулировались самыми крупными подразделениями под названием «ночные стражи» (guardiani di notte). Не столь распространенной практикой было использование мастифов, которых каждый вечер спускали с привязи внутри городских стен Сен-Мало, гарнизонного города на северном берегу Франции, где хранилось большое количество материалов для строительства и ремонта деревянных парусных судов. Этот обычай уходит своими корнями в XIII век. Еще тогда доминиканский монах Альберт Великий отмечал, что собаки «патрулируют хорошо и надежно». «Когда на город спускаются сумерки, — сообщал очевидец в начале XVII века, — колокол предупреждает, что всем пора возвращаться внутрь городских стен. Потом ворота запираются, и 8 или 10 пар голодных мастифов выпускаются, чтобы рыскать по улицам всю ночь напролет и охранять шкиперское имущество и тому подобное. Бывает, пьяный останется лежать на улице на свою беду, и тогда его находят утром растерзанным, как Иезавель в Израиле»³⁸.