На исходе ночи
Шрифт:
Он тяжело встает, идет в комнату Анны, на секунду замирает на пороге, оборачивается.
— Как будто сто лет прошло. Правда? — говорит он, грустно улыбаясь.
Книгохранилище разрушено. Шелестят обрывки страниц. Ларсен бродит среди обломков стен. Он тщательно выбирает дорогу, но все же вынужден ступать по книгам, засыпанным песком и пеплом. Изредка Ларсен нагибается, поднимает уцелевшую книгу, рассматривает ее, одни отбрасывает в сторону, другие прячет в мешок.
Находит несколько детских книжек — мелькают нарядные картинки: цветасто разодетые звери едут куда-то на смешном маленьком паровозике, сияет большое солнце.
Поднимает богато изданную брошюру: «Инструкция по личной готовности к ядерной войне». Пожелтевшие иллюстрации рекламируют подземный бункер-убежище. Розовощекий молодой человек широко улыбается, полуобнимая рекламную красотку. Перед ними прекрасно сервированный стол в лучших традициях западных иллюстрированных журналов. Рядом сидят куклоподобные дети, вращая педали электропитания. Края картинки обуглены, черный слой пепла напоминает траурную рамку…
Ларсен отбрасывает брошюру, идет дальше. Снова поднимает уцелевшую книгу, листает ее. Мелькают рисунки, демонстрирующие с научной пунктуальностью всевозможные способы самоубийства. Ларсен отбрасывает и эту книгу. В нерешительности оглядывает книжные завалы.
Внезапно из тумана доносится звук падающих камней. Ларсен оборачивается — в серой пелене угадывается фигура человека, идущего к башне. Огромной черной стеной она возвышается над развалинами, параболоид ее антенны едва различим. В тишине, донесенный порывом ветра, раздается отчетливый стук, словно заработала гигантская пишущая машинка.
— Эй, — негромко окликает человека Ларсен.
Тот поворачивается и исчезает в проломе стены.
Ларсен поднимается по металлической винтовой лестнице башни, входит в операторский зал. Большой компьютер, занимающий почти половину зала, полузасыпан обломками рухнувших перекрытий. Пол покрыт колышащимися на ветру грудами узких бумажных лент. Они тянутся из двух перфораторов, находящихся по краям пульта. Один из них продолжает работать, то затихая ненадолго, то снова возобновляя прерывистый стрекот. В зале никого нет. Ларсен подходит к пульту.
Неожиданно за спиной его раздается негромкий хриплый смешок. Ларсен резко оборачивается. Он не сразу замечает, что на бетонных обломках лежит человек в пальто.
— Хочешь задать ему вопрос? — говорит человек. — Что ж, попробуй… Сегодня он разговорчивый…
— Кто? — спрашивает Ларсен недоуменно.
— Он! — многозначительно повторяет незнакомец.
Ларсен подходит ближе. Человек в пальто лежит без противогаза, лицо чуть прикрывает грязная марлевая повязка. На ней сверкают нездоровым блеском воспаленные глаза. Ларсен стоит в нерешительности, присматривается, пытаясь вспомнить, где он видел этого человека. В лежащем трудно узнать преуспевающего радиоастронома, чей монолог, записанный на видеопленку, Ларсен слушал всего два дня назад.
— Все улетели вчера, — вздохнул радиоастроном. — Исход!
— Я знаю.
Ларсен садится рядом с ним. Оба молчат. Перфоратор стучит и снова затихает.
— Вот и все, — говорит радиоастроном. — Было начало, теперь конец… Программа…
Ларсен чуть вздрагивает, мгновенно вспомнив эту фразу и догадавшись, кто рядом с ним.
— Я уже это слышал.
— Где? — астроном нервно вскидывает голову.
— Неважно… Хочешь, перебирайся ко мне. Я скоро уйду отсюда. Попытаюсь добраться до материка.
— Зачем? Ты веришь, что мир не погиб? Смешно… Ты просто сумасшедший… Сейчас много сумасшедших.
Он замолчал. Сквозь сползшую марлю повязки вырывается хриплое дыхание, бессвязный шепот. Астроном, словно вдруг проснувшись, резко поднимается.
— Ты еще не ушел? — неприязненно спрашивает он. — Уходи! Ты мне мешаешь…
Продолжая бормотать что-то, он быстро ходит вперед-назад в коротком пространстве между углом пульта и стеной.
— Так, так… — долетают обрывки фраз. — Нет, я задам ему еще одни вопрос! — Он хихикнул: — Еще один вопросик… Вопросец… Да… Мозг — свалка цитат, говорите? Посмотрим!
Он падает в стоящее перед пультом кресло, пальцы его торопливо бегут по клавиатуре, вделанной в пульт. Бумажная лента вздрагивает и начинает вытягиваться из перфоратора. Он жадно хватает ее, вчитывается.
— Я так и думал… — с отчаянием произносит он и откидывается на спинку кресла. Затем встает, подходит к пролому в стене, вглядываясь в серый полумрак внизу.
Там, словно тень в воде, медленно движется фигура Ларсена.
Ночь. Ларсен сидит в своей квартире за рабочим столом, вращает педали. Осторожно вычленяя уцелевшие кусочки страниц из обгорелых переплетов, он кладет их на большой лист оргстекла и тщательно протирает кистью, погружая ее в чашку Петри, заполненную клейким желтоватым раствором. Влажные страницы становится эластичными. Затем он пинцетом снимает их со стекла и приклеивает к отдельному листу бумаги.
— Можно? — Дверь открывается, и на пороге появляется девочка.
— Конечно, пожалуйста…
Она подходит к столу, садится напротив Ларсена, молчит.
— Странная мысль пришла мне сегодня. — Ларсен улыбнулся. — А что если из этих уцелевших страниц составить книгу и назвать ее… Ну, скажем, «Диалоги»… Как ты думаешь?
Девочка чуть пожимает плечами.
— Вот смотри, — Ларсен разложил стекла перед собой. — Это было написано в Индии почти век назад: «Нет! Не в твоей власти превратить почку в цветок! Сорви почку и разверни ее — ты не в силах заставить ее распуститься. Твое прикосновение загрязнит ее, ты разорвешь лепестки на части и рассеешь их в пыли, но не будет красок, не будет аромата. Ах! Не в твоей власти превратить почку в цветок…»
— Дальше можно поставить вот это, — Ларсен берет стекло с приклеенной страницей. — Это замечательная книга… Одна из лучших. Ее написали в России, чуть больше века назад: «Нет ничего обиднее и несноснее, как погибнуть от случая, который мог быть и не быть, от несчастного скопления обстоятельств, которые могли пройти мимо, как облака»… — Ларсен оглядывает комнату, размышляя о чем-то. — Как облака…
— Вам не холодно? — вдруг спрашивает девочка.
— Нет, пожалуй.