На карте не значится
Шрифт:
Теперь он был готов к бою и твердо положил руки на автомат. «Живым не сдамся…»
Машина остановилась у главного управления, и все трое прошли в вестибюль.
ПОДВИГ МАТВЕЕВА
В это самое время, когда Борщенко очутился в вестибюле штандартенфюрера Реттгера, ожидая появления там Шакуна и своего разоблачения, - в это время в гавани шла разгрузка судов. Стучали лебедки. Отряды Митрофанова и Анисимова, скрывая под одеждой оружие, уже давно занимали свои места.
В капитанской каюте судна «Берлин» продолжалась попойка. Капитан подводной лодки - Густав Рейнер - разбушевался до штормового балла.
– Мне надо быть на месте майора!
– кричал он.- Я давил бы русских каждый день - перед завтраком, обедом и ужином! Для повышения аппетита!..
– Если у тебя так горит нутро, - выйди на палубу и отведи свою душу, - предложил Лутц.
– Там этих русских сейчас полным-полно.
Рейнер несколько секунд ошалело смотрел на Лутца, а затем загорелся:
– И выйду! И выдеру несколько сорняков!
Шатаясь, Рейнер встал, разыскал свои ремни с пистолетом и кортиком, с трудом напялил все на себя и отправился на палубу. Следом за ним, ожидая развлечений, поддерживая друг друга, зашагали и оба надводных капитана.
На палубе Рейнер наткнулся на Митрофанова, который был за старшого над русскими. Он расставил их по заранее намеченному плану и наблюдал за работой, помогая там, где было особенно трудно. Настроение у Митрофанова было решительное. С нетерпением ожидал он приближающегося часа, когда должен будет дать сигнал для действий отрядов на обоих кораблях одновременно.
Когда Рейнер вылез на палубу, Митрофанов стоял около своего земляка Матвеева, с которым до войны работал на Кировском заводе в Ленинграде.
– Ты позаботься вон о том охраннике, что стоит у канатной бухты.
Матвеев коротким крюком гасил раскачивание троса от лебедки, поднимающей из трюма тяжелый ящик с каким-то оборудованием. Не глядя на Митрофанова, он коротко ответил:
– Понял. Вижу. Хорошо,
– Вот ты мне и нужен!
– заорал Рейнер по-русски, направляясь к Митрофанову. Тот, не понимая, оглянулся.
– Ты есть славянский сорняк на нашем арийском пути!
– продолжал кричать Рейнер, приближаясь вплотную.- Я тебя сейчас буду выдергивать!..
– Уйди быстрее, тебе нельзя встревать!
– бросил Матвеев Митрофанову и загородил его от Рейнера.
– Ты есть славянская моль!
– снова выкрикнул Рейнер и, не разобравшись, что перед ним уже другой русский, выстрелил. Пуля врезалась в палубу. Пистолет плясал в непослушной руке пьяного капитана.
– Ах ты, фашистская мразь!
– И Матвеев обрушил на голову Рейнера свой крюк.
Рейнер рухнул, на палубу, обливаясь кровью. К Матвееву одновременно бросились несколько охранников и ударами автоматов сбили его с ног.
Штольц и Лутц попытались поднять своего незадачливого коллегу, но сами не удержались на ногах и растянулись рядом. Рейнер не шевелился. Лишь слабое мычание говорило, что он еще жив.
Подоспевшие два матроса снесли Рейнера на пирс, где дежурила машина, И она сразу же увезла его в Центр, в госпиталь.
Работа по разгрузке приостановилась. Всех заключенных собрали вместе. Охранники стояли с автоматами на изготовку.
Матвеева подвели к борту.
Вышедший вперед начальник охраны, шарфюрер Краух, прокричал через переводчика:
– Всякий, кто посмеет поднять руку на немца,- расстреливается на месте!
Стоявшие против Матвеева автоматчики приготовились.
В груди Митрофанова бушевала буря. Ведь выступить ранее срока, несогласованно с другими - это значит сорвать всю операцию, загубить все дело, вызвать кровопролитную расправу, в которой сотни людей будут беспощадно растерзаны. Но и молчаливо смотреть на казнь товарища, пожертвовавшего собой во имя общего дела, было нечеловеческой пыткой. «Дорогой Матвеев, друг… Сашка… Прости…» Слезы ползли из глаз Митрофанова неудержимо, застилая глаза, мешая видеть.
Все заключенные были точно наэлектризованы. Не сговариваясь, они приготовились броситься на мучителей, выступить на защиту товарища. Одно движение - и вся масса людей ринулась бы на охранников. Но сильный голос Митрофанова приковал всех к месту:
– Ни шагу! Стоять!..
– Товарищи! Спокойствие!
– крикнул, в свою очередь, Матвеев.
– Сохраните выдержку! Прощайте! Да здравствует свобода! Передайте…
Автоматные очереди оборвали его голос. Он, словно подрезанный, опустился на палубу. Эсэсовцы подняли его тело и бросили за борт.
Плеск воды полоснул по сердцам замерших заключенных.
– Теперь снова за работу!
– прокричал переводчик.
– За работу! По местам!
– скомандовал дрожащим, но отчетливым голосом Митрофанов. Слезы продолжали ползти по его щекам.
– Спиридонов! Займи место Матвеева!..
Люди рассыпались по своим местам. Каждый понимал, почему сейчас так нужна выдержка, почему Митрофанов удержал их на месте. Да, иного выхода не было. Но пусть трепещут палачи!..
НА ГРАНИ РАЗОБЛАЧЕНИЯ
Хенке приказал Борщенко и Хефтлигеру ожидать в вестибюле, а сам прошел в кабинет Реттгера. Нервы Борщенко были напряжены. Каждую минуту он ждал появления Шакуна и лихорадочно строил всякие варианты своих действий.
Мятущиеся мысли Борщенко перебросились на Рынина. Если опасность, в лице Шакуна, еще только подкрадывалась к Борщенко и сам он имел возможность встретить ее во всеоружии, с автоматом в руках, то положение Рынина было намного хуже. С неотступным угрюмым Кребсом, безоружный и беспомощный, он не имел путей к спасению. Рынина увезли сюда. Он должен быть где-то здесь. Здесь должен остаться и Борщенко. Он обязан быть около. Если бы удалось еще передать Рынину пистолет…