На кладбище Невинных
Шрифт:
— Пока мы не в толпе. Вы кажетесь мне весьма разумным человеком, Сансеверино. В прошлый раз мне померещилось, — старуха впилась в него глазами, — что у дорогуши Присиль… сильно смердело.
— Вы сказали, что это был запах серы.
— А… вы расслышали. Ну, а сами-то? — твёрдый взгляд старухи упёрся в глаза аббата.
Де Сен-Северен пожал плечами.
— Мне не показалось, мадам, что это был запах серы. Скорее, тянуло гнилью… Запах склепа, — Жоэль не приближался, стоял в двух шагах от её сиятельства, лишь немного повернув голову к собеседнице и сохраняя на лице выражение бесстрастного покоя. Казалось, они обсуждают погоду. — Впрочем, присутствие зла каждым осознаётся по-своему.
Старуха вздохнула.
— Боюсь, что не каждым. Ну, да ладно. Но от кого, по-вашему, разило-то?
Аббат помрачнел. Ныне весь мир гниёт, и разложение нерасторжимо сливается с воздухом. Тление уже в первом вздохе младенцев и молоке матерей, в мужской сперме и поцелуях любовников, в постелях болящих и дыхании немощных. От него ещё свободны алтари, иные из монашеских риз и шёпот чистых молитв, но и они вот-вот начнут смердеть, пропитанные еретическими насмешками вольтерьянцев и кощунственными речами новоявленных глупцов, провозглашаемых властителями дум общества, разучившегося мыслить самостоятельно. Он не смог понять, ответил Жоэль, кто из гостей маркизы источал сугубый запах распада, ощущал лишь явное присутствие зла.
Мадам Анриетт поморщилась.
— Да, и я не удивлюсь…
— … Мадам де Верней, Боже мой, какая встреча! Вы, надеюсь, в добром здравии, дорогая моя? — из подъехавшей кареты вылезал семидесятилетний Ксавье де Прессиньи.
— Да прекрасно я себя чувствую, старый говнюк, — несколько бесцеремонно, на взгляд аббата, проговорила мадам Анриетт, пользуясь тем, что старик был глух, как пень, и пошла ему навстречу.
Аббат собирался было пройти в дверь, тем более что лакеи уже выкликали его имя на парадной лестнице, но тут заметил, что старик Ксавье приехал с внучкой. Женевьёв чирикала что-то, приветствуя графиню, и её голос вдруг напомнил Сен-Северену вчерашнее недоумение. Это Женевьёв де Прессиньи говорила о свадебном платье мадемуазель Розалин де Монфор-Ламори!
Аббат поспешно подошёл и поклонился девице. Подал руку и, пропущенный графиней и её спутником, повёл Женевьёв в гостиную. Похвалив её изысканный туалет, заметил, что в прошлый раз она говорила, что свадебное платье несчастной мадемуазель де Монфор-Ламори стоило пять тысяч ливров. Какова же стоимость пошива этого прелестного платья? Женевьёв, смутившись, ответила, что её платье куда скромнее, и обошлось намного дешевле, при этом не опровергла, что именно она говорила о свадебном платье покойной.
Аббат с улыбкой невзначай поинтересовался, что, мадемуазель де Монфор-Ламори собралась замуж, была помолвлена? Мадемуазель де Прессиньи не знала этого, но полагала, что это так. Она встретила мадемуазель де Монфор-Ламори у портнихи Аглаи, ученицы мадемуазель Соваж. Розалин сказала, что примеряла свадебное платье и назвала его цену. Конечно, Женевьёв спросила, за кого же собралась замуж Розалин, но та ответила, что это будет оглашено позже и станет для всех большим сюрпризом.
Нельзя сказать, что отец Жоэль был разочарован. Кое-что узнать удалось. Он поприветствовал хозяйку, поклонился мужчинам, заметив, что Камиля д'Авранжа среди гостей нет, и тут, повернувшись к дамам, неожиданно напрягся.
Вчерашняя встреча с Камилем заставила его забыть, что произошло днём раньше, но сейчас, припомнив объяснение с Люсиль, аббат поморщился в ожидании неминуемой встречи. Нет, он не чувствовал ни вины, ни робости, лишь брезгливое омерзение. Однако, внимательно оглядев гостиную, раскланиваясь с дамами и девицами, он не увидел среди них мадемуазель де Валье. Слава Богу, у девицы не хватило наглости встретиться с ним как ни в чём не бывало! А впрочем, подумал аббат, скорее всего, она просто поглощена предсвадебными хлопотами.
Ведь послезавтра её венчание.
Аббат устроился на своём привычном месте у камина и задумался. Итак, имела место тайная помолвка мадемуазель де Монфор-Ламори с неизвестным. Но карета… Чья карета поджидала её в день гибели?
Ему везёт сегодня, подумал он, заметив входящую Лауру де Шаван с братом Беньямином, ведь именно Бенуа видел тогда Розалин. Аббат Жоэль последние полгода был духовником Бенуа, хорошо знал этого неглупого юношу, которому пришлось рано повзрослеть из-за тяжёлой многолетней болезни матери. Мадам де Шаван уже восемь лет не вставала с постели.
Жоэль приблизился к Беньямину и завёл разговор на интересующую его тему.
Однако Бенуа нечего было добавить к тому, о чём он уже рассказал сестре. Разве что карета была роскошная и наимоднейшая. Но чья? Бенуа разводил руками.
— Плащ закрывал весь герб или часть его?
— Скорее, это была накидка, — ответил Бенуа, — её закрепили сначала внизу у ступенек, и лишь потом перекинули в окно. Кто-то очень заботился о том, чтобы остаться неузнанным.
Что же, зная, чем все закончилось, удивляться такой предусмотрительности не приходилось. Но рассказ де Шавана о карете опровергал последнюю надежду аббата, что убийца — простолюдин. Чернь не разъезжает в каретах. К тому же запряжена она была четверней, сообщил Бенуа, и это были не клячи.
Сен-Северен внимательно взглянул на приятеля. Бенуа де Шаван имел свой небольшой конный заводик и в лошадях разбирался. Он сказал, что это были лошади лучших кровей, две из них — либо завода герцога де Конти, либо маршала де Виллара. Либо, чёрт возьми… Голос Бенуа, и без того негромкий, упал до шёпота.
— Либо это королевские конюшни…
Он умолк, заметив подходящего к ним Робера де Шерубена.
Робер выглядел сегодня ещё хуже, чем в прошлый раз. Аббат невольно устремился ему навстречу. Де Шерубен вяло пожал плечами в ответ на вопрос о здоровье, и тут спохватившись, сказал, что его, аббата Жоэля, искал мсье Понсьен Ларош. Он несколько раз спрашивал о нём на вечере у графа Суассона, и говорит, что вчера около трёх пополудни заезжал к нему.
Аббат изумлённо ответил, что был в храме, весьма удивившись этому визиту. Он не знал мсье Понсьена Лароша.
Впрочем, ему недолго пришлось оставаться в неведении, ибо Одилон де Витри подвёл к нему того, кто так настойчиво искал его. Теперь аббат вспомнил, что мельком видел этого человека на похоронах несчастной Розалин, его называли не то нотариусом, не то адвокатом семьи де Монфор-Ламори. Это он сказал, что в случае смерти мадам Элизы всё унаследует её племянник Шарль де Руайан.
Мсье Ларош, в отличие от многих своих собратьев, красноречив не был, говорил мало — и только по делу. Профессия воспитала в нём осмотрительность и деловую хватку. Сейчас, лаконичным жестом пригласив аббата отойти с ним к окну, он, глядя в ночь и почти не шевеля губами, уведомил мсье де Сен-Северена, что, когда дом передавали новому хозяину и выносили вещи, в спальне покойной мадемуазель де Монфор-Ламори под периной было обнаружено письмо. Оно заклеено печаткой, которой пользовалась мадемуазель, и адресовано «моему духовнику мсье Жоэлю де Сен-Северену».