На корабле полдень
Шрифт:
Ну а после реальных боев с клонской эскадрой "Сефид" в первой декаде августа мы новую технику полюбили. Как говорим мы, пилоты – "приняли".
Не приняли только букву "Ш" в обозначении машины. Лично для меня мой РОК-17 – просто "Орлан". "Орлан-Ш" – это пусть в официальных документах пишется.
* * *
Я почему-то думал, что наш вылет пройдет в стилистике предыдущего, то
Однако мы вышли из Х-матрицы всем флотом, никого не таясь. Так сказать, с развернутыми знаменами и под громкий барабанный бой.
В центре ордера шли красавцы "Суворов", "Кавад" и их новый боевой товарищ – "Эрван Махерзад", весь из себя благой и пышноукрашенный.
Фрегаты, как водится, окаймляли строй кораблей первого ранга.
Впереди, скорее как дань традиции нежели в силу реальной минной опасности, гордо шествовали пузатые клонские тральщики и прикрывающий их монитор "Дербент".
Х-крейсер "Ключевский", как и полагается субмарине, таился где-то в позиционном положении. Невидимый, неслышимый, опасный.
Весь мой отряд был выплюнут с "Эрвана Махерзада" в один залп. Благо на клонском гиганте, как и на наших сверхтяжелых авианосцах типа "Слава", имелись укрупненные батареи катапульт, предназначенные для массового подъема флуггеров поэскадрильно.
Прежде чем мы завершили стягивание боевого строя в минимальный объем и подтвердили автопилотам полетную задачу "дом – Глагол", мы успели пронаблюдать, как отцы-командиры поднимают всю королевскую рать на бой.
Величественное зрелище! И хоть я видел его раньше, каждый раз – как в первый...
Не знаю даже чем это объяснить, но привыкнуть к такому невозможно. И в то же время, положа руку на сердце, скажу вам: не хочу я наблюдать подобное часто. Это как собственная свадьба, или как похороны близкого... Нет у меня ресурса души на такое "часто"!
Но я отвлекся.
Вот выкатились вперед и рассыпались широким фронтом "Дюрандали" эскадрильи Румянцева.
Над ними, вторым эшелоном, развернулись "Горынычи" Белоконя.
"Орланы" 4-го ОСАКР (особого авиакрыла) с борта "Ключевского", временно переданные "Эрвану Махерзаду", вылетели устрашающими тенями в своем фирменном "субмаринном" камуфляже. Я профессиональным глазом отметил точное число машин – двадцать – и мысленно похвалил работу авиатехнического дивизиона "Ключевского": за последние сутки ребята смогли вернуть в строй минимум четыре "Орлана"!
Черные тени из 4-го ОСАКР стремительно ушли куда-то вперед, сопровождаемые тремя "Андромедами-Е". Такое количество флуггеров инфоборьбы однозначно указывало на то, что "Орланы" будут действовать в атмосфере Глагола под прикрытием электронно-оптической завесы "Сияние".
И уже когда мы, разгоняясь, могли наблюдать стремительно уменьшающиеся корабли только на камерах заднего обзора, на сцену, эскадрилья за эскадрильей, начали выходить ударные машины: трудовые "Фульминаторы", простые и крепкие
В наушниках послышался голос Княжина:
– А я и не знал, что большая операция назначена, – говорил он как-то слегка обиженно. – Могли бы и сказать... Что им, трудно?
– "Что знают двое, знает и свинья". Слышал, небось, такую поговорку от братских немецких летчиков? – Озорно ответил Лобановский. – Хотели секретность сохранить.
– Я понимаю. Секретность, все дела... Но можно же было как-то... намекнуть?
– На-мек-нуть? Как тебе намекнуть, чучело? Тебе надо, чтобы во время завтрака к тебе повар с кухни вышел, сковородкой для яичницы тебя по затылку огрел и как будто невзначай заметил: "Да-а... Совершенно непонятно, Княжин, как вы принимать участие в операции будете, с такой-то шишкой?!"
– Не смешно совсем, – огрызнулся Княжин.
Лобановский промолчал, чтобы "не разжигать".
Эстафету досужей болтовни принял обычно неразговорчивый, как и подобает ветерану, Серега Цапко.
– Не знаю, Княжин, утешит тебя это или нет, но на правах старшего товарища обращаю твое внимание, что наш вылет по времени и месту увязан с основной операцией флота...
– Чего-о? – Переспросил Княжин.
– Увязан, говорю! Так что можешь гордиться! – Продолжил Цапко уже громче. – Хотя комкрыла Меркулов поставил нашей группе самостоятельную задачу "Лететь туда-то, искать таких-то", на самом деле нам явно отведена роль пробного шара... То есть мы своим пролетом вскроем для главных сил вражеские боевые порядки.
– А если нас... того? – Не унимался Княжин.
– Если нас "того", в школах, где мы учились, привинтят к стенам мемориальные доски. Вызолотят на них хризолином имена, годы жизни и портреты анфас, без намека на сходство... А нас самих, точнее, массогабаритный эквивалент нашего праха, с почестями захоронят на военно-космическом кладбище в поселке Николина Гора, что под Москвой. И на могилах наших вырастет...
– Лейтенант, задробьте, – жестко одернул моего друга Дофинов. – Знаете как буддийские монахи говорят? Завтра ты будешь там, где сегодня твои мысли. Мораль: не надо про кладбища.
"Поучи нашего Цапко-парашютиста щи варить", – подумал я, но промолчал.
Тем временем мы, набрав скорость сорок семь километров в секунду, неслись к Глаголу.
Сегодня с нами не было дальнозоркого "Асмодея". А значит, мы могли полагаться только на "Параллакс" – родной орлановский радар. (Присутствие в нашей группе двух "Громобоев" картины не меняло – их радары были послабее наших, что служило платой за громоздкий генератор защитного поля на борту.)
"Параллакс" был неплох, очень неплох. Но все-таки, при нашей скорости время гарантированной реакции на контакт с целью типа "флуггер" падало до ста секунд.