На край света
Шрифт:
Невысокий, широкоплечий якут, стоявший у нарт, запряженных оленями, быстро перебирая руками, подтягивал Кивиль к нартам. Она пыталась кричать, но лишь хватала ртом воздух. В полузабытье она почувствовала, что ее схватили сильные руки и бросили на нарты. На мгновенье перед глазами Кивили мелькнуло лицо похитителя. Резкий шрам, пересекавший его лицо, бросился ей в глаза.
— Курсуй! — воскликнула она в ужасе. Похититель не ответил ей. Он гикнул на оленей и ударил их плетью. Олени рванулись с места.
Когда Фомка с Сидоркой, отойдя
— Якутка уходила из острога и вернулась. На снегу виднелись глубокие следы ног, обутых в унты.
— Вижу, вернулась, — пробурчал Фомка.
Сидорка двинулся дальше. Вскоре за кустами друзья увидели след более крупных ног.
Охотники поняли, что женщина, пришедшая из острога, и мужчина, появившийся из зарослей тальника, стояли на этом месте, видимо, разговаривая. Отсюда след женщины поворачивал обратно в острог, а след мужчины — в чащу тальника.
— Якутский ратник, — проговорил Фомка, рассматривая след.
Сидорка закрыл один глаз и почесывал бороденку, желая намекнуть, что это ему давно известно.
Друзья двинулись дальше. След показал им, что мужчина надел оставленные в тальнике лыжи.
— Ему, лешему, хорошо было на лыжах-то, — пробурчал Сидорка, проваливаясь в снег по пояс.
Лыжня шла кустами вдоль берега. Пройдя версты две, охотники остановились, переглянувшись. До их слуха донесся скрип полозьев и неясные голоса.
— Давай-ко, браток, изготовимся, — прошептал Фомка.
Охотники сняли с плеч тяжелые пищали. Фомка высек огонь — и фитили пищалей закурились. Сидорка открыл рожок и насыпал порох на полки пищалей. Готовые к бою, Фомка с Сидоркой продвигались вперед. Высокий тальник скрывал реку. Внезапно они услышали визг собак, ясный теперь скрип полозьев, крики.
Фомка с Сидоркой выбежали из тальника на край косогора. Перед ними была заснеженная река. Первое, что бросилось им в глаза, — двое нарт, уносимых к югу собачьими упряжками. Ближе, под самым обрывом, охотники увидели оленей, запряженных в нарты. У нарт мужчина поднимал со снега безжизненное тело. Затем он бросил его на нарты, прыгнул на них и, гикнув, погнал оленей.
Фомка поднял пищаль. Выстрел грянул, резкий в морозном воздухе. Один из оленей грохнулся наземь. Второй споткнулся о него. Нарты опрокинулись.
Курсуй, это был он, не поднимаясь, схватил лыжи и кубарем скатился в кусты. Мгновенно надев лыжи, он пустился наутек. Согнувшись, он прижимался к крутому берегу. Когда Фомка с Сидоркой сбежали вниз, его и след простыл. Он скрылся в зарослях тальника.
Удивленные друзья увидели, что лежавшая без сознания женщина — Кивиль. Они освободили ее от петли и привели в чувство. Едва Кивиль открыла глаза, как со стороны острога послышался собачий лай и крики: мчался обеспокоенный Попов, сопровождаемый охотниками.
Охотники ринулись
Михайло Савин, муж Ойи, узнав о предательстве и бегстве жены, плюнул себе на ладонь и тряхнул кулаком.
— У, змея! Уж я задам ей трепку!
Приказный Гаврилов тронул его за плечо.
— Ты, Михайло, сказывал, — проезжий якут тебе ее отдал?
— Сказывал.
— А какой он, тот якут, с виду был?
— Какой? В летах, росту низкого, на щеке рубец.
— Тойон Курсуй! — воскликнул Удима.
— Он и есть!
— Неспроста он ее тебе подсунул…
— Ну?
— Он подослал ее разведать о нас.
— Остерегаться надобно. Этот беглый тойон еще что-нибудь может выкинуть, — сказал Афанасий Андреев, оглядывая собравшихся.
— Плохой тойон Курсуй, — торопливо говорил старый Удима. — Удима знает. Удима был его боканом.
12. Курсуй
А Курсуй тем временем бежал, слыша за собой крики, бежал исполненный злобы и жажды мести. Никогда столь страстно не хотел он задушить ненавистного Попова, отнявшего у него новую прихоть — невесту.
Он знал, что уходит не навсегда. Он вернется. Он отомстит им разом и за брошенный при бегстве из своих кангаласских владений скот, и за отнятых русскими рабов, и за отнятую сейчас невесту, и за выбитые зубы. Попова он не так боялся, как Фомки Семенова. Курсуй знал, что пуля Фомки бьет без промаха. Знал он и о его неутомимости в преследовании. Поэтому он старался уйти как можно дальше, пока Фомка не погнался за ним по следу.
Курсуй выбрался с реки на берег и бежал, скрываясь в тальнике. Его путь лежал через овражек. Курсуй пересек его и, сняв лыжи, поднялся на крутой противоположный склон. Там он снова стал надевать лыжи.
Вдруг Курсую послышалось чье-то дыхание. Он поднял глаза и в пяти шагах увидел ствол пищали. Казак целился в лоб. Один глаз казака прищурился, а другой глядел из-под изогнутой брови холодно и жестоко. Тонкие губы под черными усиками кривились презрительной усмешкой.
Над Курсуем стоял Герасим Анкудинов.
Курсуй замер, боясь перевести дыхание.
— Ну! Бросай лук! — приказал Анкудинов, небрежно роняя слова. — Брось нож! Снимай лыжи!
Курсуй быстро исполнял приказания.
— Кто таков? Что ты за птица?
Мало-помалу Анкудинов заставил Курсуя рассказать ему все; он понял — перед ним союзник и человек нужный.
— Ну, пугало, дело твое не так уж плохо. Бежал ты от Старого Медведя, а попался Серому Волку. А что ты скажешь, ежели я тебя спрячу и Старому Медведю не выдам? А? Может быть, Серый тебе еще и отомстить поможет? А?
Курсуй заверял Анкудинова в преданности. Но тот его не слушал. Новые планы роились в его голове.
Анкудинов привел Курсуя в свое зимовье. Там Курсуй прожил несколько дней, стараясь не выходить и никому не показываться.