На край света
Шрифт:
— Здесь выроем землянку, — сказал он. — Камень заслонит нас от ветра.
— А чем крыть ее? — спросил Астафьев.
— Поищем под снегом плавник. Реки выносят сверху много доброго лесу.
Астафьев с сомнением покачал головой, поглядев на прибрежные сугробы.
— А что будем есть?
— Станем рыбачить. Вырубим проруби, наладим подледную сеть.
— А черная смерть? [116]
— Под снегом есть мороха [117] . Наши поморы издревле лечились ею от черной смерти.
116
Черная смерть — цинга.
117
Мороха — ягода морошка.
— Не верю я, чтоб выжили мы здесь без людей, — настаивал Астафьев.
Старик Андреев слушал молча, опершись на рогатину и понурив голову…
Фомка с Сидоркой пошли высматривать звериные следы. Несколько человек пешнями и топорами вырубали на реке проруби. Остальные копали землянку.
Фомка с Сидоркой вернулись ни с чем. Они видели лишь следы волков. Утром подледную сеть вытянули пустую. Молча поели оленину, полученную от коряков.
Астафьев сосредоточенно смотрел в одну точку, напряженно думая. Вдруг он поднял голову и решительно обернулся к Дежневу.
— Есть у нас две оленьих туши, — начал он, — мы съедим их за три дня, пусть — за пять. А дальше?
— Рыбы наловить не можем, — подхватил один из анкудиновцев.
— Коли останемся здесь, сдохнем не с голоду, так от черной смерти.
— Нет, приказный, надо идти вверх искать людей.
— Бог мне судья, коль я неправ, — заговорил молчавший до того Афанасий Андреев, — только и я, Семен, решил искать людей. Жаль мне Бессона. Пропадет он здесь. Цинга его сгубит.
— Все равно — смерть, дядя Семен! — возбужденно вскричал Бессон Астафьев. — Здесь — верная. В пути — может быть…
Дежнев долго молчал, обдумывал.
— Я — приказный и могу запретить вам, — начал он тихо. — Но я не сделаю этого. Потому не сделаю, что сам не ведаю, сможем ли мы здесь прокормиться. Итак, говорю вам: идите. Мово совета на это нет. Запрета — тоже. Я останусь здесь.
Всего желавших идти набралось девять человек. Семеро из них — анкудиновцы.
— Добра не будет для тебя, Афанасий, с такой ватагой, — сказал Дежнев Андрееву. — Ладно. Уважу я тебя. Дам тебе троих из моих людей. Самых лучших. На них полагайся.
Дежнев закрыл глаза, думая.
— Фома! Сидорка! Ивашко! Хотите ли проводить ватагу торгового человека Андреева?
— Как прикажешь.
— Добро. Идите. Эту службу я вам сочту за две. Без вас они пропадут зараз. Тут надо и волчий зуб, и лисий хвост. Вы и зверя промыслите, и следы кочевий сыщете. А найдете людей, — следить, чтобы им никакого насильства от анкудиновцев не было. И в том вы мне ответите.
Взяв половину оленины, полученной от коряков, и лучшие лыжи, двенадцать человек двинулись вверх по Анадырю.
На второй день пути река круто повернула к югу, чтобы затем уклониться к юго-западу. Горы северного берега отодвинулись и сменились однообразной, слегка волнистой низменностью. К южному берегу приблизился хребет Рарыткин, тянувшийся с юго-запада. Этот хребет виднелся и от лагеря Дежнева, но теперь от него отделяла только река.
Наступал вечер; путники готовились к ночлегу, подыскав удобное место среди редкого тальника. Надрывный протяжный вой, колеблясь, пронесся над замерзшей тундрой. Ему ответил из наступавших сумерек другой, третий… Путники переглянулись.
— Волки…
С этой ночи стаи волков, насчитывавшие по десяти, двадцати и более голов, постоянно тревожили путников. Сначала их только отпугивали кострами и выстрелами. Но когда был съеден последний кусок оленины, первый же убитый волк был отбит у набросившейся было на него стаи, освежеван и съеден. Несколько дней поддерживаемые мясом путники делали по двадцати пяти — тридцати верст за день. Но запасы пришли к концу, силы пали, и ватага стала проходить в день лишь десять — пятнадцать верст.
На исходе девятого дня пути ватага добралась до места, прозванного Утесчиками. Здесь отрог горного хребта Полпола вплотную подошел к правому берегу реки и тянется вдоль него верст на пятнадцать. Круто обрываясь к реке, он образует высокие глинисто-сланцевые мысы. Обрывы Утесчиков местами краснели, местами белели, обнаруживая месторождения разноцветных глин.
Заночевать под Утесчиками не удалось: не было топлива. Пришлось перейти на левый низменный берег, чтобы расположиться там среди тальника.
Остатки волчьего мяса были съедены еще накануне. На ужин, а также и на завтрак следующим утром был только кипяток.
Серым морозным и ветреным утром мрачное шествие возобновилось.
— Ох, мочи нет! — вздохнул, останавливаясь, Афанасий Андреев.
Он грузно опустился на снег и откинулся с закрытыми глазами, хрипло дыша. Последние два перехода старик едва тащился в хвосте отряда. За ним шел лишь один Иван Зырянин, которого Фомка, возглавлявший теперь ватагу, поставил замыкающим.
Бессон Астафьев, шедший в нескольких шагах впереди Андреева, оглянулся. Увидев, что старик лежит, он вернулся и сел подле него на снег.
— Кажись, доехали, — сказал он, поглядев на Андреева.
Фомка вернул ватагу, и она столпилась вокруг отставших.
— Только вышли и снова стали, — недовольно проговорил один из анкудиновцев.
— Эдак мы и вовсе не доберемся, — мрачно добавил другой, костлявый мужик с редкой рыжеватой бородой.
— А куда ты думаешь без жратвы добраться? — набросился на него Сидорка. — Головой ли вы думали, когда уходили от приказного?