#на_краю_Атлантики
Шрифт:
– Да что он такое сделал, в конце концов? Изменил? Но как, вы ведь не выходили из дома?
– Не спрашивай меня, я никогда никому не скажу, что он совершил, – жестко сказала Женя, и Марина опешила от того, насколько железным был ее голос. Они почему-то всегда считали Женю почти за несчастную, в чем-то обделенную, беспомощную и безответную, а она могла быть иной, совсем иной.
– Да ты простишь его со временем. Вот увидишь!
– Никогда не прощу. Это исключено.
– Неужели Эдик мог сделать что-то настолько низкое, что ты не сможешь забыть? Все правда так плохо? Скажи же мне. Шила в мешке не утаишь.
– Настолько плохо, что ты и представить себе не можешь. Никто не может. Его поступок за гранью всего доброго и честного, всего человеческого.
– Но, Женя, я все понимаю, мы все люди, и порой оступаемся, и ведем себя так, словно это не мы… Знаешь, как говорят – во всяком хлебе есть мякина: бывает добр и худ детина. Например, я так кричала на детей на днях, будто это не я, а разъяренная фурия, ну просто ведьма. Но ведь это не я была, я все равно остаюсь собой, я одумалась, я изменюсь, я буду лучше, сдержаннее. Это ведь надо понимать, нельзя так вычеркнуть человека из жизни, тем более своего мужа.
И тут Женя, которая была на пределе всех чувств, натянута, как струна, не выдержала и сказала неожиданно низким мужским голосом:
– Марина, я думала, что из всех людей ты меня поймешь, а ты, оказывается, не можешь. Ты так изменилась!
– Почему именно я должна была тебя понять? – поразилась Марина, не узнавая этой новой Жени.
– Потому что ты всегда раньше поддерживала других, когда они хотели разойтись и начать жить самостоятельно. Ты не пыталась внушить женщинам, что они приросли к своим мужчинам и зависят от них, что их счастье зиждется на мужьях. Извини, но мне такая «поддержка» сейчас не нужна. Мне и так плохо, и не нужно меня добивать. Я работаю, моей зарплаты на детей хватит и без Эдика. Он для меня конченый человек теперь. Пока.
– Постой, я к тебе приеду, плевать на запреты!
Но Женя уже не слышала ее.
Лишь только она бросила трубку, как Марина поняла, насколько неуместны и бестактны были все ее слова и расспросы. Она ничего в Жене не поняла, не поняла ее трагедии, ее горя, столь сильного, что даже она, православная, венчанная с Эдуардом в церкви, уходила от мужа без оглядки. Марина сжала голову руками, чувствуя, как бешено пульсирует кровь над висками. Она чуть покачнулась, стены коридора поплыли перед глазами. Но усилием воли Марина удержалась на плаву и впилась глазами в овальное зеркало с медным обрамлением, которое светилось на пестрых полосатых обоях. Она вцепилась в него так, словно оно одно могло вернуть ее к действительности. Из зеркала на нее смотрела женщина среднего возраста, полная и непривлекательная, без талии, в широкой тунике, с отекшим от духоты квартиры лицом, без косметики. Неужели это была она, Марина? Бывшая когда-то самой обаятельной и привлекательной, душой компании, любимицей всех мужчин. Как она могла так потерять себя?
Мысли, словно стрелы, пронзали ум. Все переворачивалось с ног на голову, семьи распадались, родственники и коллеги умирали, дети не слушались, сады и школы не работали, пандемия и не думала завершаться, а из зеркала на нее смотрела неузнаваемая постаревшая женщина, и всей этой лавине поражений не было конца. Она сгребала все на своем пути. Разочарование, точечное и обширное, повторяющееся и единичное, стало заголовком их дней. Оно насыщало все вокруг бесцветной серостью, отнимая запахи и вкусы, волю к действиям… и лишь одна мысль могла вытянуть ее из состояния упадка, лишь одна.
– Это испытание для всех нас. Да-да, испытание, еще какое, – сказала Марина громко, словно не себе, а кому-то еще. – Мне не нужен мир, в котором Женя в разводе! Я не хочу такой реальности! – на этих словах глаза ее увлажнились. – Что, что такого страшного мог совершить этот безобидный недотепа?
Глава шестая
2013 год, февраль
В конце свидания Сергей и Вера расстались в душном вестибюле метро. И это как-то принизило переживания от встречи, словно присыпало их порошком. Все вокруг казалось обыденным
Но Сергей вошел в вагон и закрыл глаза. Образы в воображении туманились, растекались и перевоплощались в стройную зеленоглазую девушку, чья озорная улыбка навсегда приковала его к себе – он уже это, кажется, понял и, кажется, совсем не сопротивлялся. Он более не замечал ни шума поездов, ни толкающихся пассажиров. Когда внутри тебя целый мир, он заполоняет все вокруг.
Лишь только Сергей приехал домой, как открыл компьютер и заглянул на сайт знакомств. Он просматривал свои сообщения. Какой же глупец! Своей однокласснице он ничего не отправил – ни слова. По ошибке отправил сообщение незнакомой Вере, и сам же ее подозревал в обмане! Все объяснялось так просто, так легко, как и должно было объясняться. Это, верно, провидение, не иначе, толкнуло его под руку, так что он зашел не в тот профиль и не той девушке отправил сообщение. Ведь новая Вера, обаятельная интеллектуалка, ни в какое сравнение не шла с богемной одноклассницей. И если до этого мгновения червь сомнения как-то сдерживал поток чувств, подобно плотине, то теперь влюбленность нахлынула на него с безудержной силой, срывая на своем пути все преграды опасений и предосторожностей. Он отдался власти этого потока, он боготворил Веру – игривую, ласковую, добрую, умную Веру, – и в этом вихре не было места анализу, рассудку, губительным доводам, которые, дай им только волю, любое чувство убьют свои нечеловеческим холодом.
Так все и понеслось, и завертелось, и закружилось с тех пор. Все отступило на второй план: другие интересы, работа, друзья, коллеги, книги, учеба – все оттенилось, поблекло и слилось с серым. Она одна была ярким пятном на полотне жизни, она одна волновала грудь. Весь февраль они прятались в кафе и музеях, пока наконец Вера не согласилась поехать к нему в Подмосковье и остаться ночевать.
Наступил март. Снега в столице сошли рано, обнажая черную землю, зиявшую, словно раны на теле города. Голые деревья грязными тонкими нитями разрезали небосвод. А все-таки, несмотря на эту тоскливую обделенность, в воздухе разлилась приятная весенняя сырость, теплота и вместе с ней – столь чистое, по-юношески искреннее обещание перемен. И хотя это случалось каждый год, и никого уже нельзя было удивить весной, и все уже прекрасно знали, что она недолговечна и что ощущения эти эфемерны и развеются словно дым спустя месяц, и будет лето, и осень, и опять все помертвеет зимой, – все равно Сергей и Вера вдыхали этот аромат, закрывая глаза от наслаждения. Все кажется случившимся в первый раз – даже оборот Земли вокруг Солнца, – когда ты влюблен по-настоящему.
Они гуляли на Патриарших прудах. Прямоугольный пруд еще не освободился ото льда, но лед истончился, весь почти вытек, и в небольшой проталине плавали умиротворенные утки, рано вернувшиеся после зимовки.
– Послушай, Вера, мне кажется, нам нужно уехать отсюда, – сказал он ей вдруг, поворачивая ее к себе, лицом к лицу, и обнимая за тонкую талию.
– Уехать? – засмеялась она, не воспринимая его слова всерьез. Короткие волосы ее разметало по лицу порывом теплого ветра. – Но зачем? Тебе не нравится Москва?
– С тобой я готов уехать на другой конец света. Ты же знаешь.
– Нет, я этого еще не знала. – Она помотала головой, а потом с озорством добавила: – Теперь знаю.
– Давай отправимся в путешествие. Я поговорю с заведующим, возьму отпуск внепланово, ты тоже. Алексей Викторович невероятный человек, умнейший как врач, как человек тоже мудрый. Думаю, он поймет, войдет в положение. Ему шестьдесят лет, но…
– А куда мы поедем? – перебила его Вера, которой не терпелось узнать про его планы насчет себя, а не слушать про его работу.